Кристофер Банч - Король-Провидец

Я поверил в свою удачу, когда узнал, какие посты ищут для себя мои одноклассники. Они стремились либо получить карьерное назначение — предпочтительно службу под началом высокопоставленного армейского чиновника, который обеспечит их дальнейшее продвижение — либо поступить в один из «парадных» полков, расквартированных в Никее и ее окрестностях. Эти полки тоже считались элитными. Их ознакомительные посещения поощрялись, чтобы кадеты могли заранее прельститься их великолепием. Я видел, сколько времени там уходило на полировку всего и вся, от доспехов до лошадиных копыт, и как мало времени уделялось настоящей боевой выучке, а не красивым, но бессмысленным кульбитам, псевдо-атакам в развернутом строю и сложным поворотам. Я поступил в армию не для того, чтобы ежечасно проверять, свисает ли плюмаж моего шлема точно до второй пуговицы парадного мундира.

Я разослал просьбы о назначении во все три Юрейских полка, после чего мне оставалось только ждать.

Говорят, что выпускной вечер в лицее — это величайший момент в жизни любого офицера. Может быть, но не для меня. Для меня гораздо важнее была ночь, проведенная с женщиной и тигром в крошечной хижине... или тот день, когда я получил приглашение сразу из двух полков. Одним из них был 17-й Уланский, и, пожалуй, я еще никогда не был так счастлив.

Дни, оставшиеся до выпуска, тянулись невыносимо долго. Но вот наконец я выехал на Лукане из строя и приблизился к подиуму, где стоял отставной домициус, заведовавший нашим лицеем. Я спешился, поднялся по ступеням и получил офицерские нашивки.

Потом я ходил на выпускные вечеринки и клялся вместе с другими в вечной дружбе и верности, но моя душа была далеко на Юге — там, где начинаются бесплодные холмы Спорных Земель.

Глава 6

Волк из Гази

Казалось, все жители Никеи высыпали на улицы, когда я ехал к порту через весь город. Я то и дело поглядывал на солнце, опасаясь пропустить время отплытия, но не мог двигаться только шагом — иначе Лукан или Кролик могли задавить кого-нибудь из прохожих.

В толпе с гордым видом шествовали потные жрецы, несущие раскрашенные статуэтки, изображавшие богов или богинь, и сопровождаемые поющими аколитами; торговцы, погруженные в свои дела и не обращавшие внимание на уличную толкотню; хнычущие нищие; богатые жены, выехавшие за покупками в паланкинах или каретах; носильщики, тащившие на спине все что угодно — от буханок хлеба до церемониальных риз. Один мужчина — все широко расступались перед ним — нес открытую корзину с живыми змеями.

Посреди улицы сидел обнаженный отшельник, погруженный в глубокую медитацию. Толпа огибала его, словно речной валун. Рано или поздно он сдвинется со своего места: какой-нибудь богач бросит золотую монету в его чашу для подаяний, и он выйдет из транса, или же его раздавит продуктовая повозка. Было ясно, что ему совершенно безразлично, что с ним случится.

Его окружало легкое сияние, исполненное такой мысленной силы, что когда я проезжал мимо, меня невольно втянуло в его видение:

«Мы сидели в прохладной лощине возле смеющегося ручейка. Мягкий ветерок ласкал нашу кожу, солнце согревало наши тела. Вокруг щебетали птицы, и совсем рядом паслась дикая косуля. Святой человек улыбнулся, и на меня снизошел вечный покой».

Очнувшись, я вытер пот со лба, опустил пару медяков в чашу отшельника и поехал дальше.

Судя по всему, в 17-м Уланском полку с нетерпением ожидали моего прибытия, ибо мне было предписано плыть на борту «Таулера» — быстроходного пакетбота, который мог доставить меня в Ренан менее чем за две недели.

«Таулер» еще стоял на якоре у причала, и я улучил минутку, чтобы полюбоваться судном. Оно лишь год назад сошло со стапелей и являло собой прекрасный образец искусства даранских механиков и корабелов. У судна длиной более двухсот футов и шириной около сорока было три палубы с пассажирскими каютами, поднятые над главной палубой, где располагались грузовые отсеки и стойла для животных. Навигационная рубка находилась в небольшом куполе на носу. Все палубные надстройки были отделаны тиковым деревом с бесчисленными резными изображениями богов, людей и демонов, раскрашенными в самые разнообразные цвета.

Но самым поразительным был метод его передвижения. На корме находились два маховика, похожие на те, которые используются для вращения мельничного колеса, но гораздо больше и тяжелее, хотя поблизости не было никаких тягловых животных — здесь работало могучее волшебство. Группа сильнейших никейских магов потратила годы на изобретение заклятья, позволявшее маховикам не только сохранять в себе огромную энергию, высвобождая ее порциями для движения корабля, но и поддерживать эту энергию в течение нескольких недель. Я восхищался и снова думал о косности армейских чиновников, считающих магию второстепенным орудием.

Остальная часть механизма была более прозаична, но не менее удивительна для меня. Маховики вращали два колеса, соединенные ременным приводом с другим, более крупным колесом, выпиравшим из кормы судна на уровне ватерлинии и снабженным гребными лопастями. Оно толкало корабль вперед и поворачивалось на длинных тросах, соединенных с рулями управления. Команды рулевым подавались голосом из навигационной рубки, а в случае шторма — шифрованной азбукой по сигнальному шнуру.

Корабельный казначей стоял на пристани, и я договорился о погрузке своих лошадей, отдав полдюжины из немногих оставшихся у меня серебряных монет, чтобы конюхи как следует позаботились о Лукане и Кролике. Потом мне вручили латунный жетон с номером моей каюты. Я распрощался с сопровождающим из лицея и поднялся на борт.

Каюта была опрятной, но маленькой, и располагалась на самой нижней палубе. Тем не менее, она обошлась недешево, в гораздо бо льшую сумму, чем мое будущее месячное жалованье. Поскольку все мои пожитки умещались в одной седельной скатке и четырех кожаных сумках, места было более чем достаточно.

Я вернулся на палубу и стал ждать отплытия. Неподалеку от причалов была устроена открытая купальня — длинные мостки спускались прямо в мутно-коричневую воду, и люди толпились на них. Некоторые вели себя очень целомудренно — я видел целую семью, члены которой с головы до ног были облачены в белые балахоны. Они пытались вымыться и одновременно сохранить благопристойный вид. Другие щеголяли в небрежно повязанных на чреслах набедренных повязках, но в основном люди купались в том виде, в каком они пришли в мир.

В толпе были бедные и богатые, купцы и воры. Я вспомнил старую пословицу о том, что в голом виде все равны. Глядя на некоторых купальщиков, трудно было не признать, что первые люди, сделавшие одежды из листьев и травы, оказали своим потомкам добрую услугу.