(не) Обручённые (СИ) - Анна Снегова
Поворачиваю голову. У ближайшей стены — высокая напольная ваза, фарфоровая с бледно-голубым узором. А в ней — букет засохших роз. Уже и не поймёшь, какого они были цвета. Такой старый, что страшно даже дышать рядом — того и гляди, лепестки осыпятся в пыль.
А потом поднимаю взгляд.
Вижу рисунки на стенах, карандашные, в простых деревянных рамах — эта простота совершенно не вяжется с изысканной роскошью остальной обстановки.
И узнаю руку художника.
Его картины. Здесь, в самом личном, недоступном взглядам чужих месте. Где он не хотел, чтобы кто-то видел. Проник в его внутренний мир.
Он рисовал корабли. И закаты, падающие в море. И неровные спины гор, уходящие вдаль за горизонт.
Всё то, чего никогда в жизни больше не увидит.
Магия впервые в жизни переместила меня в место, которого я не могла визуализировать, потому что никогда в нём не бывала. Сама. Как будто долгие часы рядом с Бастианом, его присутствие, его прикосновения, болезненный жар его мятущейся души отпечатались где-то глубоко внутри меня — глубже, чем я предполагала. На магическом, самом сакральном уровне.
И теперь между нами связь. Которую не расторгнуть так просто.
Я уверена, он любил это место. Свой дом. И многое бы отдал, чтобы снова увидеть.
Словно я пришла сюда для того, чтобы исполнить за него это заветное желание.
Взгляд останавливается на кровати, притягивается туда помимо моей воли.
Я, наверное, очень серьёзно больна, потому что мне хочется забраться туда с ногами и свернуться калачиком. Представить, что он рядом. Почему-то кажется, что постель ещё хранит отпечаток и запах его тела, хотя я знаю, что это не так.
Мне приходится впиться себе ногтями в руку до боли, чтобы подавить порыв.
Выхожу обратно в общий покой.
Замечаю ещё одну дверь, которую не видела раньше, потому что переместилась спиной к ней.
В отличие от остальных, она закрыта плотно и выглядит чуть более высокой и широкой, из того же самого белого дерева, что и остальные двери, но как-то фундаментальнее и основательней. Толкаю её — заперто. Скорее всего, это дверь в публичные пространства дворца, и наверняка за ней когда-то дежурила почётная стража, личная гвардия короля.
Как иронично.
Теперь его двери тоже стерегут. Только другие люди. И с другими целями.
Значит, вон там — его спальня. А справа — кабинет, в котором он работал.
Эх, сердце, сердце! Глупое, никак не можешь его забыть. Это ты сдвинуло что-то в моём внутреннем компасе, который всегда безошибочно находил цели для перемещения. И забросило именно сюда. В покои, в которых я никогда не бывала, чтобы визуализировать. Но которые настолько проникнуты духом своего владельца, что если чуть напрячь воображение, можно представить, как он ходит по этим коврам, завтракает вон за тем круглым столиком… но пожалуй, стоит прервать этот поток безалаберных мыслей, пока они снова не повернули в сторону кровати.
Надо всё-таки переместиться к первоначальной цели. На площадь.
Но меня как будто гвоздями приколотили к полу, не могу сдвинуться. Я с трудом отдираю себя от пола — только для того, чтобы вернуться в спальню. Стою там, совершенно потерянная во времени и пространстве, как будто мир вокруг меня кружится, а я и это место — единственная неподвижная точка во Вселенной.
Смотрю и смотрю на рисунки. Касаюсь пальцами старого стекла, бережно стираю собственными руками пыль, чтобы разглядеть получше.
Потом как зачарованная иду к ещё одной из открытых дверей, куда пока не добиралась.
На письменном столе привычный безумный хаос, горы книг. Только стол этот — размером с половину его теперешней тюремной камеры.
Бумаги разбросаны тут и там в полнейшем беспорядке, его почерк. До боли знакомый.
У каждой стены — книги, книги, книги. От пола до потолка. Настоящая сокровищница, я отлично представляю, сколько это стоит и как трудно доставать. И сколько времени тратится на то, чтобы учёный муж аккуратным почерком переписал целую книгу, а потом ещё украсил миниатюрами и виньетками. А у него здесь их даже не сотни, а тысячи. Я столько не видела за всю свою жизнь.
Наверное, только теперь, увидев эти книги, я начинаю в полной мере осознавать, в какой роскоши он жил когда-то. И как его духу, такому гордому, такому пылающему жаждой жизни, наверняка трудно теперь…
Стоп.
В который раз одёргиваю себя за то, что снова думаю о том, о чем не должна.
В нише меж книжных шкафов, прямо напротив письменного стола, висит ещё одна картина, намного больше предыдущих, и написана явно маслом — не его техника, и даже по краешку, который мне отсюда виден, кажется, что не его руки. Картина небрежно завешена зелёной бархатной портьерой, выглядывает лишь правый нижний угол.
Я подхожу и рывком отдёргиваю, вызывая целое облако пыли…
С портрета на меня смотрит Бастиан.
Придворный художник изобразил своего короля таким, каким увидел в пору расцвета его недолгого правления.
Ему здесь лет восемнадцать на вид, совсем юный. Но ошибиться трудно, сходство в оригиналом поразительное. Я жадно вглядываюсь в детали.
Волосы у него были длиннее, чем сейчас. Задумчивый взгляд — а на губах дерзкая улыбка.
Стальной парадный доспех с позолотой, по-королевски вычурный и броско украшенный.
Одной рукой небрежно опирается на меч… а в другой — алая роза. В этом его двойственность. Обманчивая мягкость, но внутри — острая сталь. Он не сломался за десять лет в одиночной камере. Его кровь осталась такой же горячей — даже, наверное, сделалась больше чем горячей, теперь это расплавленная лава в жилах. Уж я-то знаю.
Воспоминания снова накрывают, утягивают в свой мучительный водоворот.
Становится дурно. И это не только от духоты.
Ноют следы от зубов. Привычным жестом касаюсь ладонью шеи. Ухожу прочь от портрета, силой отдирая от него взгляд. Портьерой не задёргиваю, убеждая себя тем, что просто не хочу
