Пути и перепутья (СИ) - Коллектив авторов

— Нет, это все отмечено как опасное.

— Эми, — к разговору присоединился голос Елены. — Я спускаюсь в главный двор. Я буду идти в вашу сторону, пока не встречу его или тебя.

— Я все еще в школе, — ответила доктор Золл. — Через четверть часа свяжитесь со мной и сообщите новости. Я приду на помощь, если вы к тому времени еще его не найдете.

Закончив свое представление, они вернулись на новый канал.

— Молодец, — сказал Тим, садясь рядом с Эми в темноте.

Он не занимался утром тем, о чем Джо рассказывал Митосу. Вместо этого Тим сегодня проводил время, разводя каждого из коллег на разбросанные по пещере места, с которых хорошо вести наблюдение. Доктора Золл не было в школе, и доктора Конрад не вызывали в главный двор. Наоборот, это был сигнал от Тима, что он готов показать ей путь на верхние уровни, и это дало благовидный предлог убедить Митоса, что с ним оставлен только один Наблюдатель. Тим даже зашел так далеко, что попросил одного из археологов говорить по рации вместо него, потому что Митос распознал бы голос Тима, если бы тот проделал это сам. Кто знает, что тот археолог подумал о странной просьбе, но он сделал, как просил Тим.

Несмотря на тщательную режиссуру, в плане имелись огрехи. Они не могли охватить всю площадь, и Джо не мог быстро ходить или легко подниматься, поэтому он был только на втором уровне. Не говоря уже об опасности перемены позиций при следовании за движением Митоса по незнакомой местности. Или что Старейший мог бы буквально наткнуться на одного из них. У них не было другого выбора — пришлось использовать свет, чтобы различать дорогу; одновременно он показал бы Митосу, что в пещере над ним кто-то есть, но только если бы он смотрел вверх или знал, что наверху сегодня никого не должно быть.

— Я вижу его фонарик, — сказал Джо по рации. — Я надеюсь, ему не придет в голову использовать два фонаря. Если он так сделает, то будет неотличим от людей, передвигающихся парами.

— Умная мысль, Джо, — похвалила отца Эми. — Мы все должны перейти на два фонаря, когда мы идем в одиночку, чтобы лучше вписаться в коллектив и не путать друг друга с ним.

— Сейчас нам надо подняться. Этой дорогой, — тихо сказал Тим Эми. Они оба включили свои фонари, и она последовала за ним через завалы. Несколько раз ему пришлось предупредить ее о ненадежности грунта и дотошно показать, где безопасней пролезть по кратчайшему расстоянию на третий уровень. Он исследовал это вчера.

— Я рад, что ты — последняя из тех, кого сегодня сопровождаю сюда, — сказал Тим устало. — Я вымотался.

Митос не осознавал, насколько целенаправленно он двигался по улицам, пока не обнаружил себя стоящим перед своим старым домом. Он избегал этого, говорил себе, что точно не собирался искать его, но оказался здесь. Ему бы хотелось сказать, что ноги принесли его сюда сами собой… но даже он не смог убедить себя в этом. Он хотел еще раз увидеть один из самых ранних и лучших домов, принадлежавших ему. Увидеть, так ли он был удобен, как ему помнилось, или же он приукрасил его в памяти многими веками позже, когда у него редко бывала даже палатка, чтобы укрыться от стихий.

Изначально этот дом был предоставлен ему людьми Лукороуса, а не убогая хибара его позднейшего бесславия. Дом был пристроен к естественному откосу, вдоль которого ярусы жилищ шли по одной стене пещеры в сторону входа, но не доходя до него, поэтому он не был похоронен теперь в развалинах. Дом располагался не настолько высоко, как другие дома — он так попросил, когда мог выбирать квартал для поселения. Ему не хотелось подниматься по множеству лестниц, и он не доверял медному лифту. Сейчас, когда такая технология стала привычной, это казалось нелепым страхом. Весь прошлый век он без задней мысли катался на многочисленных подъемниках, включая спуск с археологами в эту пещеру.

Кроме того, что рухнуло от землетрясения, большинство вещей в доме было не потревожено.

Митос, вглядываясь с трепетом, начал вспоминать. Он не совсем помнил, как это выглядело, и вообще не представлял, пока не увидел снова. Но он узнал всё в точности таким, как он его оставил, по крайней мере, четыре с половиной тысячелетия назад. Все это время он предполагал, что Лукороус забрал дом и имущество после его первого ухода. Убегая тайком, он взял с собой только то, что смог унести, и хотя кое с чем было тяжело расставаться, ему пришлось сделать выбор. Ему и в голову не пришло, что они сохранили дом в первозданном виде. Он плохо думал о них, когда они насильно переселили его в самый бедный район.

Теперь он видел, что они намеревались когда-нибудь возвратить его вещи… скорее всего, когда бы он по доброй воле вернулся в их общество. А вместо этого он снова бежал от них.

Яркие фрески, изображавшие стилизованные растения и животных, покрывали каждый дюйм стен. Проходя через комнаты, он тянулся к оставленным предметам и замирал, не дотронувшись до них. Он смахнул пыль со своего кувшина для воды, осторожно обошел остатки ковра из некогда густого меха на полу и позволил пальцам прикоснуться к мягкому покрывалу на кровати, хрупкие шерстяные нити которого на глазах распадались от возраста. Обычные предметы, которые он когда-то принимал как должное, как легко заменяемое, внезапно стали ценными реликвиями его прошлого. Тут же он упрекнул себя за такой интерес. Эти вещи не отличались от нынешней зубной щетки.

Настоящим сокровищем была его библиотека.

Он не ценил ее, как и многое тогда. Он был молод и не знал, что когда-нибудь будет страдать от проблем с памятью. Митос с полной уверенностью мог сказать, что человеческий мозг не предназначен, чтобы сохранить на неопределенный срок пять тысячелетий. Это сделало его дневник еще более драгоценным, и сейчас самая ранняя сохранившаяся рукопись могла быть в соседней комнате. А ведь на тот момент его жизнь была еще не столь длинна, и он, по крайней мере, мог записать все важные моменты воспоминаний. Пришлось сделать это, потому что свитки папируса, привезенные из Египта, сгнили. После этого он зарекся забирать свои свитки из пустыни. По иронии судьбы, с рекой ушла и большая часть влажности, свитки, возможно, продержались бы до сих пор — лучше, чем до того, как обрушилась пещера.

Он поставил более мощный фонарь в центре, чтобы заполнить светом все пространство библиотеки, и обнаружил, что здесь тоже все было именно так, как он оставил. Удары землетрясения сбросили несколько табличек с их полок, но разбилось не так много, как он ожидал. Глиняные таблички, оставшиеся необожженными, разлетелись вдребезги, но большинство обожженных в печи были прекрасны, как в день, когда он их писал. На них были представлены три письменности: египетская, клинопись и письмо Лукороуса. Митосу удалось сохранить записи о своей жизни и путешествиях благодаря технологии, которую он перенял у народов с Юго-Востока. Большинство из них еще не обжигали таблички, предпочитая использовать их повторно. Даже египетские или шумерские учетчики и писцы использовали их для временных заметок, замачивая высушенные на воздухе глиняные таблички, чтобы стереть оттиски.

В этой пещере он был единственным человеком, использовавшим глиняные таблички. Все остальные писали сообщения на каменных осколках мелом или краской. Легко стереть и использовать заново, куски камня можно подобрать вокруг в пещере. Важные официальные документы для лучшей сохранности вырезались на каменных стенах.

Митос делал свои повременные записи непосредственно на столе — большом, низком выступе, вытесанном из стены пещеры, которая образовывала одну сторону его библиотеки. Стол был достаточно широк, чтобы много раз редактировать то, что он хотел написать, также имелось место для ряда влажных глиняных табличек, на которые он переносил записи заостренной тростинкой. Затем он чисто вытирал поверхность, чтобы начать новый документ.

Он внимательно пригляделся к столу. Старые подушки, на которые он становился на колени во время письма, были все еще тут, но от возраста кожа растрескалась, а травяная начинка превратилась в скудную крошку на полу. Стопки необожженных глиняных табличек рассыпались, но стол… был покрыт роскошным слоем пыли.