именно для того и были они предназначены. Замуж они выходили только лишь после тридцати лет жизни, а до этого времени они следили за проведением религиозных обрядов. В настоящее время главной жрицей была Эпония, правнучка княгини. Сейчас ей было двадцать пять лет, и до тридцати лет она должна была жить без мужа, со всеми мужчинами края, хотя это было всего лишь пустым словом. На самом деле жила она лишь с теми юношами, которые желали обрести долголетие. Точно так же и князь Серадз был мужем всех женщин в своей державе, но по сути своей имелось у него только три жены, в том числе и самая старшая, обладающая полнотой власти, восьмидесятилетняя Люга. Говаривали и строили предположения, что, как обычаи, так и вера Крылатых Людей, их культ лошадей и женского владычества в какой-то степени делал Крылатых подобными знаменитых Диких Женщин, ведь в стародавнем прошлом их тому же самому обучили таинственны кельты, сгинувшие во мраке деяний. Только вот доказать этого никак было нельзя, поскольку никто не познал всех тайных обрядов Диких Женщин, пока не погубила их всех зараза. Никто опять же, если не считать жриц из княжеского рода, не обладал знаниями о наиболее тайных обрядах Крылатых Людей. Но все эти секреты знала жрица Эпония, знала она и то, что способно сделать Пестователя долговечным, как это сделала она со своими братьями, со многими воинами народа Крылатых Людей. Она не опасалась остаться в покинутом близкими граде, поскольку это она приказала отправить ни с чем посланца Пестователя, который просил ее долголетия. Из слов гонца сделала она вывод, что Пестователь охвачен желанием жить много-много лет. Так что не сделает он ей ничего плохого, и не прольется кровь, если она успокоит его желание. Потому-то спокойно следила она за ночным приготовлением войск и прадеда покинуть град. На рассвете, когда две сотни Крылатых и последний воз выехал из главных врат, направляясь к югу, в край висулян, Эпония вышла из врат в своем белом одеянии, нескольким оставшимся воинам она приказала закрыть за собой тяжелые ворота, и, прикрыв ладонью глаза от сияния восходящего солнца, начала она разглядываться по всем сторонам. Разум подсказывал ей, что Пестователь наверняка находится где-то на севере, во главе одной из двух своих армий. Только предчувствие жрицы, обучаемой с детства проведению тайных обрядов, заставляло думать иначе. Пестователь должен был находиться где-то близко, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Пестователь первым появится перед вратами Серадзи, чтобы встретиться с Эпонией и защитить ее перед какой-либо опасностью со стороны собственных воинов. За валами града сотни женщин и детей, а еще раненных воинов тряслись от страха перед приходом войск Пестователя; она одна не испытывала страха и была уверена в том, что больше не прольется ни единой капли крови. Так будет в течении месяца, прежде чем она сделает Пестователя долголетним. А потом — как о том говорил сон — он погибнет, хотя такое и казалось невозможным, раз должен был он жить долго. Но даже она, жрица, не до конца могла понять смысл всех слов, что мучили ее по ночам. Никогда в ее снах не появились колючие железные шары на цепях, а ведь это как раз они победили Крылатых Людей. Во сне видела она человека, спадающего с белого коня. Но вот наверняка ли оно означало смерть Пестователя?
Эпония вздрогнула, так как ее застал врасплох неожиданный и громкий плеск воды. Женщина глянула в сторону реки и увидала преодолевающих отмель воинов в кольчугах, в шлемах с конскими хвостами, в белых плащах, со щитами, на которых была изображена птица. Вел их мужчина с обнаженной головой, на его волосах блестел золотистый камень. Как раз по белым волосам и по камню Эпония узнала Пестователя, и сердце ее беспокойно забилось.
Воины шли с обнаженными мечами в воде, доходящей им до колен. Эпония обтянула платье на своих громадных грудях, проверила, тщательно ли белый головной убор прикрывает ее русые волосы, прищурила глаза, так мужчины приближались с востока, и восходящее солнце мешало ей глядеть. Да, люди говорили правду о том, что Пестователь — красивый мужчина. Но ведь он не был выше или крупнее многих других, так неужели неправду говорили те, что утверждали, будто бы зачал его великан из племени спалов?
— Чего вы хотите? — спросила Эпония, когда пришельцы были от нее всего в аолутора десятках шагов, а Пестователь вышел из реки на сыпучий сухой песок на речном берегу.
— Прикажи открыть врата града, Эпония, — сказал Пестователь, узнавший жрицу по вышитому золотыми нитями одеянию и по массивной фигуре женщины. — Я — Даго Господин и Пестователь, который побеждал Крылатых Людей.
— Ты просил меня дать тебе долголетие… — начала Эпония, но мужчина ее перебил:
— То было когда-то. Теперь же я желаю всего. Весь край и долголетие.
— Нельзя иметь всего и сразу.
— Почему? Ты излечишь меня от моей болезни, которая называется Жаждой Деяний, и я уже ничего не стану желать.
— Если ты хочешь стать долговечным, в течение одного месяца ты не имеешь права пролить ни единой капли крови моего народа. Поклянись, что не пустишься в погоню за князем Серадзом, что твои воины не станут грабить града, убивать его жителей, насиловать женщин.
Даго презрительно пожал плечами.
— Не привык я давать клятвы. Твой прадед ушел в державу висулян, там он будет наемником Карака. А этот край вплоть до самых Венедийских Гор — мой, собственный край же я грабить не позволю. Ты — тоже моя, и все твои тайны — тоже мои.
Говоря это, Даго направился к Эпонии с вытянутыми руками, а она, испугавшись, отступила к самым вратам града. Наверху, в привратной башне было несколько Крылатых. Если бы кто-нибудь из них сбросил сейчас вниз тяжелый камень, он наверняка бы поразил Пестователя насмерть. Только у этих воинов не было приказа сражаться; по рекомендации Эпонии они должны былиоткрыть град победителям.
— Поклянись, что не прольешь ни единой капли крови… — молящим тоном попросила Эпония.
И в этот самый момент с другого берега реки до присутствующих донесся громкий клич, исходящий из полутора десятков мужских глоток. После этого в воду бросилось почти двадцать конных наемников графа Фулько, они переплыли главное русло и уже выбрались на отмель. У графа Фулько губы тряслись от жалости над собой и от ярости. Разве не клялся он сам себе и другим воинам, что он и его люди первыми встанут у врат Серадзи? Разве, чтобы достичь этой
