Виктор Емский - Индотитания

Мыслетишина

НЕМО. Что это они делают?

КОНТУШЁВСКИЙ. А что они делают?

НЕМО. Нюхают какой-то белый порошок.

КОНТУШЁВСКИЙ. Может, заболели и лечатся?

ЖОРА. Да уж. Лечатся они… Порошок, скорее всего, называется кокаином. Родители богатые. У молодежи денег хватит на такое развлечение.

НЕМО. И что это такое?

ЛЕНЬКА. Ты когда-нибудь курил гашиш?

НЕМО. Нет. Хасан курил.

КОНТУШЁВСКИЙ. И я тоже.

ЖОРА. Так ты еще и наркоман?

КОНТУШЁВСКИЙ. Нет. Наше посольство как-то ездило к турецкому султану заключать мир. Я был в его составе. Но я мир не заключал, а проходил курс обучения у

турецких палачей. Как сейчас говорят — повышал квалификацию. Вот там мне и дали попробовать гашиша.

ЛЕНЬКА. Кокаин — что-то вроде гашиша, только употребляется по-другому и вставляет сильнее.

НЕМО. А он не мешает размножаться?

ЖОРА. Ты боишься не увидеть вечерний физиологический спектакль?

НЕМО. Конечно. А что тут еще делать?

ЖОРА. Слушать Контушёвского. Он с радостью расскажет об отрезанных руках, вырванных кишках и сексуальных полетах на ядрах.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ничего я рассказывать не буду. Некогда. Эй, Немо, приступили!

НЕМО. Спасибо, вижу.

ЖОРА. Все, потерялись. Были б у них языки, уже висели бы, вывалившись, как у блудливых кобелей.

ЛЕНЬКА. Будь к ним снисходительней. Все-таки, давно сидят. Мы-то с тобой — что в прошлой, что в позапрошлой жизни — девственниками не были. Кстати, у тебя даже появился сын… А тебя взорвали, как корову на бойне. И никто не узнает, куда подевались твои кости. И могилы нет. Никогда сын не придет и не поклонится отцу-герою.

ЖОРА. За что кланяться? За то, что сотни жизней унесено благодаря мне? Не надо мне за это ничего. Ну, а сын пусть считает меня героем. Ему там быстро уши продуют и расскажут, каким великим борцом за демократию был его папа.

ЛЕНЬКА. Глядишь, он вырастет, и пойдет по твоим стопам.

ЖОРА. Будет очень жаль. Но, если честно, то я видел сына всего четыре раза. И поэтому не успел его как следует полюбить. С такой работой, какая была у нас, никогда никого не полюбишь. Просто некогда.

ЛЕНЬКА. А для любви нужно время?

ЖОРА. Время необходимо для всего. Если его нет, то не будет ничего. Ни любви — ни ненависти, ни печали — ни радости…

ЛЕНЬКА. Что-то тебя не в ту сторону занесло. Ты еще философский трактат придумай.

НЕМО. Как заведенные!

КОНТУШЁВСКИЙ. Наверное, из-за наркотиков. Интересно, сколько времени они смогут этим заниматься?

НЕМО. Ой, кто-то зашел к ним в комнату!

КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, еще бы! Они слишком громко орали.

НЕМО. Это ее отец!

КОНТУШЁВСКИЙ. Вижу. Вот это полет! Со второго этажа голым задом на розы.

НЕМО. Судя по диким воплям — ему больно.

КОНТУШЁВСКИЙ. Судя по крикам отца — ему не легче.

НЕМО. Он уже внизу. Держит в руках табуретку.

КОНТУШЁВСКИЙ. Да. Он лупит молодого человека табуретом, а тот, хромая, удирает через дорогу. Чертова мельница! Жужжит и жужжит…

НЕМО. А она продолжает лежать в непристойном виде на кровати. Представь себе, — она смеется! Что там происходит? Мне та сторона улицы не так хорошо видна. Березы мешают.

КОНТУШЁВСКИЙ. Выскочил его отец. У него в руках дубина, которая называется бейсбольной битой. А у ее папаши — ножка от табуретки. Теперь они метелят друг друга, а сынок скрылся во дворе дома… Все, закончили.

НЕМО. И кто победил?

КОНТУШЁВСКИЙ. Никто. Оба валяются на газоне.

НЕМО. Интересное было зрелище.

КОНТУШЁВСКИЙ. Сейчас это называется — кино.

ЛЕНЬКА. Нет. То, что вы видели, сейчас называется — шоу.

НЕМО.

КОНТУШЁВСКИЙ. А-а-а…

Продолжительный мыслеперерыв

Глава третья

НЕМО. Пан Контушёвский, что там происходит? Тебе виднее противоположная от меня сторона улицы.

КОНТУШЁВСКИЙ. Собралась толпа у дома молодого человека.

НЕМО. Что, опять пойдут драться?

КОНТУШЁВСКИЙ. Нет. Все одеты прилично, и никакого оружия у них нет. У отца забинтована голова, а у сынка нога в гипсе. Под мышкой — костыль. А в зубах — букет цветов. Направляются всей толпой через дорогу. Интересно, зачем?

НЕМО. Я не знаю.

ЖОРА. Идиоты! Да свататься они идут.

КОНТУШЁВСКИЙ. А, понятно. Ну, это естественно. Если невеста обесчещена до свадьбы, то нужно заставить молодого человека на ней жениться. А то — позора не оберешься.

ЛЕНЬКА. Если судить по вашим рассказам, то невеста — та еще штучка, и насчет позора громко сказано.

НЕМО. Посмотрим, что будет дальше.

ЖОРА. Контушёвский, а ты был женат?

КОНТУШЁВСКИЙ. Под конец жизни. Сначала мне некогда было, да и крестьянок хватало. А потом женился. На знатной дворянке из рода Цалинских.

ЖОРА. Ну, и как супружество?

КОНТУШЁВСКИЙ. В целом — не удалось. А сначала было нормально.

Наши усадьбы находились рядом. Моя, Цалинских и Ходасевичей. Как-то в очередной раз поехал я в одно из моих сел сечь крестьян, которые плохо исполняли уроки. Я ездил туда часто и возвращался всегда поздно вечером. Ленивых было много, и сечь приходилось долго. А работу эту я никому не доверял. Делал все сам. Потому что это — мое любимое дело, которым я занимался качественно и от души.

В тот раз у меня уже к полудню сильно устали руки. Я понял, что стал старым, и силы — не те. Тогда я в печали вернулся домой. И что вы думаете? Я застал свою жену с сыном пана Ходасевича! Они чувственно наслаждались друг другом в беседке у пруда. На этом и закончилась моя жизнь.

ЛЕНЬКА. Что, инфаркт хватил?

КОНТУШЁВСКИЙ. Нет, конечно. Это было бы слишком просто. А я, смею заметить, всегда был человеком творческим, и имел хороший художественный вкус.

ЖОРА. И что же случилось дальше?

КОНТУШЁВСКИЙ. Сначала я приказал своей дворне изловить и связать обоих преступников. Потом немного подумал и наказал их.

ЛЕНЬКА. Просто наказал, и все? Не может быть!

КОНТУШЁВСКИЙ. Смерть — тоже наказание… Этот щенок очень любил сладенькое. Моя жена вечно угощала его всяческими тортиками. Ну, и я угостил подобающим случаю образом. Раздел догола, искупал в бочке с жидким медом и привязал к улью на пасеке. Он начал дергаться, и пчелы искусали его до смерти. А вот жену я банально посадил на кол. Что хотела, то и получила. Трупы погрузили в телеги и отправили родителям в соседние имения.