Виктор Емский - Индотитания

ЖОРА. Лучше быть киллером-армянином, чем агентом ЦРУ.

КОНТУШЁВСКИЙ. Лучше, не лучше… Все вы — кровопийцы.

ЛЕНЬКА. А ты — ангел небесный.

КОНТУШЁВСКИЙ. Как будто время стоит на месте. Я ведь уже слышал это…

ЖОРА. И сколько нас не было?

КОНТУШЁВСКИЙ. Лет, этак, двадцать пять.

ЖОРА. Самое интересное, что я нисколько не соскучился по Контушёвскому.

ЛЕНЬКА. Аналогично.

КОНТУШЁВСКИЙ. Можно подумать, я вас тут ждал — дождаться не мог. Как же…

ЖОРА. Что ты в разговор лезешь? Тебя кто-нибудь звал? Только прибыли, еще осмотреться не успели, еще не поняли, в какие деревья нас пристроили, а тут, на тебе!

Контушёвский. Причем, в героических порциях.

ЛЕНЬКА. И, заметь, опять словоблудием занимается.

КОНТУШЁВСКИЙ. Да пошли вы все к черту!

ЖОРА. Отключился.

ЛЕНЬКА. Слава богу!

Непродолжительное мыслемолчание

ЛЕНЬКА. Ну, и как тебе в новом качестве?

ЖОРА. В каком это новом?

ЛЕНЬКА. В качестве злодея, способствовавшего гибели многих невинных людей.

ЖОРА. Мне кажется, что нужно задуматься о другом.

ЛЕНЬКА. Например?

ЖОРА. Может, я не хочу быть бандитом. Может, я хочу быть кем угодно, но только не убийцей. Ассенизатором, наконец! Или просто учителем…

ЛЕНЬКА. Профессором?

ЖОРА. Не надо о нем! Почему у меня не получается? Почему я снова и снова становлюсь убийцей? Зачем это нужно?

ЛЕНЬКА. Может, не зачем, а — кому?

ЖОРА. Ладно. Где мы на этот раз?

ЛЕНЬКА. Там же. Я нахожусь в одной из берез. Они растут аллеей. Между двух рядов пролегает улица. Сзади меня и на другой стороне улицы стоят дома. Точнее — особняки. Слева дома как бы расходятся в стороны и видна небольшая площадь, в центре которой растут три высоких дуба. Справа от меня перекресток с другой улицей, обсаженной деревьями. Только не березами, а, по-моему, липами. И эта липовая улица также выходит на площадь.

ЖОРА. Я вижу ту же самую картину. Только дубы расположены справа от меня, а перекресток — слева.

ЛЕНЬКА. Получается, что мы торчим друг напротив друга. Сзади меня находится особняк с синей крышей.

ЖОРА. Вижу. А за мной трехэтажный домина помпезно-армянского стиля с большими коваными воротами.

ЛЕНЬКА. Ты — как на родину попал… Значит, растешь прямо напротив меня. Это не у тебя верхушка разделена надвое и похожа на рога черта?

ЖОРА. Ни на что она не похожа. А это не у тебя, случайно, кончик верхушки сломан и висит вниз, как либидо у импотента?

ЛЕНЬКА. Сам ты импотент!

ЖОРА. Ну, вот и нашли друг друга.

ЛЕНЬКА. Получается, что три дуба так и оставили на месте. Профессор оказался прав. Слушай, а я громко орал, когда меня в прошлый раз пилили? Помню, что было жутко больно.

ЖОРА. Почти не кричал.

КОНТУШЁВСКИЙ. Вранье. Визжал, как недорезанный поросенок.

ЖОРА. Не слушай этого маньяка.

КОНТУШЁВСКИЙ. А ты вообще орал, как дикий лось перед случкой. Еще и мамочку звал. Так трогательно! Я смеялся от души.

ЛЕНЬКА. Заткнись, гнида!

КОНТУШЁВСКИЙ. Еще чего? Опять вы несправедливо освободились! Ну, ничего. В этот раз будете сидеть долго. Я на это надеюсь… Кстати, а чем вы занимались в последней жизни?

ЖОРА. Отстань.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ага, понятно. Убивали, как всегда. И на этот раз помните свою предыдущую отсидку. Это надо обдумать.

ЛЕНЬКА. Отключился.

ЖОРА. Слава богу. Выходит, и Хасан с Немо здесь?

ЛЕНЬКА. Наверное. Эй, Немо?

НЕМО. Что вам?

ЛЕНЬКА. Здравствуй.

НЕМО. Не надо.

ЖОРА. Чего не надо?

НЕМО. Желать мне здравия.

ЛЕНЬКА. Хорошо, не буду. Спрошу по-другому. Не сдох еще?

НЕМО. Как слышишь.

ЛЕНЬКА. Почему вас не спилили?

НЕМО. Какому-то чиновнику понравились дубы, и он внес в план застройки изменения. Последним спилили Профессора. Теперь вокруг нас гуляют дамы с колясками, а всякое малолетнее хулиганье вырезает ножиками на наших стволах нецензурные слова.

ЖОРА. Как Профессор и предполагал.

НЕМО. Он странный.

ЖОРА. Кто?

НЕМО. Тот, кто называет себя Профессором. Хасан говорит, что он — не человек.

ЛЕНЬКА. Так и мы все не люди.

НЕМО. Нет, он имеет в виду то, что Профессор никогда и не был человеком.

ЖОРА. И кто же он тогда?

НЕМО. Шайтан.

ЛЕНЬКА. У Хасана все шайтаны. Один он человек.

НЕМО. Нет.

ЖОРА. Эй, Хасан! Не отвечает. Ну, и ладно… Что тут новенького? Кто живет в этом поселке?

НЕМО. Видели, какие дома? Даже у меня такого не было, хотя в свое время я считался обеспеченным и знатным человеком. Сейчас у них есть все. Вода, туалет и даже, представьте себе, газ! То есть — не надо никаких дров зимой! Сплошные удобства. Судя по всему, живут здесь богатые люди. Поселок носит название: «Куркуилово — 2». Теперь не так скучно, как раньше. Мы с паном Контушёвским наблюдаем за людьми. Они ездят на дорогих машинах, марки которых мы уже научились различать. Бывает, что они даже дерутся. И все время разговоры… А по вечерам в некоторых окнах видно, как люди развлекаются.

ЛЕНЬКА. Понятно. На этот раз мы попали в сборище обездвиженных онанистов.

НЕМО. Ну зачем так говорить? В любом проявлении природы можно найти нечто прекрасное.

ЖОРА. Я бы сказал — сборище неподвижных онанистов-эстетов.

НЕМО. Все. Не хочу с вами разговаривать. Ждите своего шайтана-Профессора, и общайтесь с ним!

ЖОРА. Отключился.

ЛЕНЬКА. Так, я еще в себя не пришел после вселения. Надо осмотреться. Пока.

ЖОРА. Пока.

Вечер того же дня

НЕМО. Пан Конушёвский, он опять влез к ней в окно. Сейчас начнут.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ну-ка, ну-ка. Ага, вижу.

НЕМО. Начали…

Непродолжительная тишина

НЕМО. Хорошо развлекаются. Надо же, я и не знал, что для такого вида утехи существует столько способов. В мое время так не делали.

КОНТУШЁВСКИЙ. Так делали в любые времена. Ты просто, наверняка, об этом не знал в силу своего ханжеского воспитания.

НЕМО. Может быть. Но я уверен, что настенная гимнастическая лестница в любые времена не была приспособлена для этого. Особенно, если заниматься такими упражнениями вниз головами.

КОНТУШЁВСКИЙ. Вот черт! Опять эта детская мельница завелась!

НЕМО. Которую вкопали вчера под тобой?

КОНТУШЁВСКИЙ. Да. Детей нет. А она — крутится и вертится, как заводная. Самое интересное, что в нее надо сыпать песок для того, чтоб крутилась. Никто не сыпет. И ведь не крутилась же, пока мы не стали говорить о молодых любовниках.