Остров жизни - Иван Поляков
«Всего этого больше не будет», – неожиданно ясно осознала Зое. Осознала и смирилась, потому что поделать с этим ничего не могла. Карета бухнула последний раз, и радующиеся уже тому, что им удалось покинуть страшную деревню живыми, лошади скрылись за парой сцепившихся ветвями вязов на повороте.
[1] Даже Зое не могла воспринять де Воражину всерьёз. Этот огромный складчатый ворот и осыпающаяся пудра. Стыдно признаться, но она паяцев так представляла, и повадки юного месье лишь укрепляли этот образ.
[2] На варёную капусту, и на тот факт, что мясо оказалось по ту сторону стола.
Часть 2. Взбивая пену. Глава 1. Один в тишине.
Один в тишине. День, месяц, год. Прохладный ад, мгновения которого отсчитывали капли, как почки набухавшие и срывающиеся во тьму. Тихое «цок», и те разбиваются мириадами отблесков, оканчивая свою краткую жизнь. Вода в норе не застывала никогда. Жар дыхания согревал её, и корни со всего острова прорывали твердь, чтобы вклиниться в плотную арку, окружающую и опутывающую хребет дракона. Не давали возможности заснуть по-настоящему. Сейчас зверь уже немного оправился, но всё одно, отрешившись на пару лет, он рисковал проснуться в деревянных путах. Крылья подобного бы не потерпели.
Первая победа. Сом.
С тех пор множество рыбин было проглочено, но ту первую дракон запомнил очень хорошо. Плоскоголовая, но без отметины у плавника.
Зверь видел «меченую», неоднократно видел, но поймал ли? Нет! Не смог. Холодная ярость до сих пор скреблась в глубинах иного сознания, и исчезать она не собиралась. Дракон никогда не болеет. Дракон никогда не умирает. Дракон никогда и ничего не забывает. Лёжа здесь, в сырой тьме, зверь видел внутри себя мглу иную. Под ним тогда стелилась не грязь, а облака. Белёсые хлопья, размывающиеся под крылом, столь велика была скорость. Гранитные иглы, вздымающиеся столь высоко, что прошивали небо, и целые хребты здесь, где их никто не мог найти.
Он был там. Куда больше. Опытнее. Опаснее. Повинуясь внутреннему чувству, красный претендент резко сменил направление, рассекая небо в опасной близости от обледеневшего пика этого, иного мира. Ничего не происходит. Всё так же сияют звёзды. Луна своим холодным оком высвечивает каждую чешуйку меж двух огромных кожистых крыл. Сбегающее от времени ледяное царство, под которым кипела жизнь. Голубоватые вспышки за тонким полотном. Отсвет, и ещё один, отразивший тень неразличимого пика. Звуков здесь почти не было (к чему миру, где никто не живёт, такая, в сущности, мелочь как звук?), и тем не менее дракон чувствовал вибрацию. Ощущение странное и неизведанное для многих. Точно покалывание под нижним нёбом, когда трещит, разрываясь вслед за светом, воздух. Беззвучный грохот, это стон стихии. Гул, с которым рвутся жилы скал, и молнии ударяют в балконы, вынуждая те ссыпаться в мир, заполненный до краёв.
Всполох прямо внизу отразил тень крыльев.
Мысли дракона быстры, так что лишь молния способна была угнаться. Импульс в клубке образов меж круглых глаз, и зрачки резко расширились: «Тень со стороны света?»
Удар крыльев. Быстро, почти сразу же, но это «почти» как и всегда подвело. Доля мгновения, и новый воздушный поток подхватил бы, но вместо этого пепельная в свете луны завеса лопнула, точно скорлупа, и чёрная морда сбила полёт. Вцепилась и утянула в промежуточный мир.
Холод ран. Немыслимо горячие молнии. Кровь! Когти! Воздух выгорал в груди! Первородный ад, каким он и должен быть в исконном смысле. В выси полной боли. Сцепившись здесь, два чудовища рвали плоть друг друга как и где могли. Бессвязные взмахи раздирали облака. И лишь белые всполохи давали увидеть клыки врага, его горло, бока. В грохоте сотен колоколов следовал – удар. Во вспышке блестели когти. Во вспышке разевалась чудовищная пасть. Кровь лилась. Цепью чёрных сапфиров она струилась вниз, в мир, за который и шло сраженье. Ад, вскипающий огнём двух глоток!
Тишина.
Дрогнув, второе веко отползло в сторону, а зрачок расширился, отражая отвердевшие от обилия корней стены норы. Легчайший плеск пробудил чудовище. Он продолжался у входа, закручивая холодную медную гладь озера наподобие водоворота. Окаймлённые острыми чешуями ноздри расширились, всасывая тёплый и пропахший сыростью воздух.
И снова тот запах. Окончательно осмелев и поднабрав жиру, сомёнок вновь дразнил зверя, крутясь у самого выхода. Плескаясь в его зрачках и отстранённо холодном сознании. Игра в кошки-мышки, затянувшаяся на годы и раздражающая до боли в зубах и клокота в груди.
«Наглая добыча», – в которой раз подумал дракон, и шелест, трескучий, но при этом глухой, заполнил нору. И зачем он это делает? Сиё действие повторялось уже не раз, так что не приходилось сомневаться: не успеет вода коснуться лап дракона, рыбина уже отойдёт. Подбирая крылья, зверь протиснется под низкой аркой корней, а противник уже в стороне. Корни позади и зверь уже готов броситься, а сом уже у коряжника.
Дракон выбрался на свет. Он даже не глянул, зная, что рыба скрылась в нагроможденье, что чуть левее прошивало гладь костяными сучьями.
В наречии, на котором говорили драконы, не было такого слова как «имя». Зверя, что раз в несколько столетий драл юнца, называли Терреск, по горе удерживаемой. Он жил в ней, и так его называли. Так называли его предшественника, и так со временем назовут претендента, что ютился сейчас посреди озера в сырой норе.
Для драконов такого понятия как имя не существовало, но именно эта рыбина ассоциировалась у зверя с чем-то юрким и назойливым, навроде комара. Декстер, именно так назвал бы его дракон, если бы имя имело какое-то значение.
Новый, резкий виток мысленного коловорота, и в то же мгновение холодок ярости прошёлся по широкой спине, перетекая на лопатки и пульсируя на гранях кожистых крыльев. Ряд длинных, как кинжалы, клыков распался, демонстрируя изогнутые подобно волне челюсти, в которых каждое лезвие при смыкании заходило за другое. Ужасающая машина смерти. Звёздный холод глаз и жар,
