Остров жизни - Иван Поляков
Зверь найдёт его. Подловит, чего бы это ни стоило.
Зелёное око светило посреди дня со дна озера, и водный мох плясал под неспешно движущимся чудовищем. Окуни, гольпы и даже щуки, разбегались наравне с мелочью при приближении громады. Не сказать, что все они уже были с ним знакомы. Не все были местными. Дракон почти не трогал мелочь, но даже так ничего не осталось бы, не заходи рыба вместе с речушкой, наполняющей и оживляющей эти берега. Мгновение. Щелчок. И три хвоста блеснули и исчезли, растворяясь в бездонной глотке, точно одинокая крупинки в иле дна. Дракон парил. Он застыл, расставив лапы, в то время как зелёное око солнца смотрело в спину. Между дном и воздухом огромное тело медленно приближалось к границе берега, пологого и заросшего разнотравьем. Тихо. Даже чересчур.
Всё из-за Декстера. Давно уже зверь не позволял себе подобного проявления чувств. Он ни от кого не прятался. Никого не боялся. Не было для дракона причин достаточно весомых для того, чтобы скрываться, но и демонстрировать своё присутствие ему также было незачем. Замкнутость, самолюбование, стремление к превосходству – не более чем набор звуков для сознания столь отличного от нашего. Дракон просто жил неподалёку от деревни, и пока та не мешала, пока в ней не появилось нечто нужное, его всё вполне устраивало.
Око стало светить чуть ярче, когда зверь приблизился к невесомой границе воды. Прохладная, не имеющая никакого вкуса влага. У зарослей, где зыбун уже начал показывать своё уродливое лицо, всё было тихо. Неподвижно. Пока что.
Стрекот. Стайки белёсых бабочек кружились над водой, отплясывая свой беззаботный танец над чёрным стеклом глади и сырой травой, а из чуть приоткрытого окна, из дома, что затаился за сливами, вновь доносилось дыхание будней.
– Снова, свинья, нажрался! Вот тебе! – кричала Леа, и звенела, и звенела посуда.
Оставалось лишь удивляться, откуда у бражничавшего который год Коума столько всего бьющегося. Гоготали гуси, и стадо в двадцать три рога на тринадцать голов неспешно брело, загребая пыль со стороны поля. Летний жар ещё только намеривался разгуляться, и, отгуливая свои последние хорошие часы, мошкара лезла всюду, куда только могло протиснуться тело чуть больше ягоды бузины. Скотина спасалась, мотая мясистыми хвостами, для девчонки же не оставалось ничего другого, кроме как терпеть, лишь изредка опускать хворостину – попусту. Руки и лицо её загорели, а плотная холщовая рубаха прилипла к взмокшей спине, изгибаясь по лопаткам.
Что она делала? Не женское это занятие, но обескровленная три года назад деревня уже не делала различий. Девчонка или парень. Заботы были всё те же, и всё так же кому-то надо было всё это делать[1].
– Ах ты, богапродавец! – донеслось из проплывающего мимо окна. Показалось лицо с хрестоматийной улыбкой и тут же исчезло, будучи вбитым в пол тяжёлым глиняным горшком. Откуда у них до сих пор целый горшок? Эта была загадка, которая навряд ли когда будет разгадана.
Присвистнув, девчонка огрела отставшую круторогую хворостиной: Огнёвка по старой привычке отвернула в сторону и ломала молодые сливы у старой ограды. Зафыркав, та опустила морду ускоряя ход. Ну как на такую можно сердиться?
Глаза у коровы были большие, а ресницы такие же длинные, как и те, что мастера крепили к фарфоровым куклам в городах. Замычав, она недовольно махнула хвостом, отбиваясь от мошкары, и вновь моргнула, демонстрируя чёрные, слипшиеся и будто напудренные ресницы.
Мыча и толкаясь налитыми, лоснящимися боками, скользя по глине, стадо вошло в воду.
Не механика. Не повторение из раза в раз одних и тех же движений до тех пор, пока те отметинами не останутся на костях и не впитаются в жилы. Нет. Углы и тонкости на самом деле не имели никакого, даже малейшего значенья. Лишь полёт. Ни мыслей, ни каких-либо желаний, только огромное тело и воздух, расступающийся перед ним. Один на один с пустотой. Только тогда ты сможешь сказать, что обрёл крылья. В момент, когда, петляя между скал, будешь чувствовать лишь голод и вкус, что поджидает где-то там впереди.
В воде добиться этого было нисколько не сложнее. Всего за десяток лет рыбной диеты мышцы на боках и хвосте приобрели столь нужную гибкость, но это ещё ничего не значило.
Розовые с пепельными крапинками ноздри животной раздувались, а длинные ресницы затрепетали. Шаг, не особенно умелый. Раздвоенные копыта врезались в дно, поднимая ил и мутя прохладную воду. Больше десятка животных, есть из чего выбрать. Несколько уставшая фигурка по ту сторону глади упёрлась ладонями в колени. Выдохнула и, вновь выпрямившись, решительно махнула длинной хворостиной, пытаясь хоть как-то отогнать мошкару.
Свистящий полёт дерева замер[2]. Удар! Удар резкий и несравнимо более мощный, точно взрыв. Он выбросил обтекаемое тело из воды. Лапы поджались. Мириады сверкающих капель застыли в воздухе. Жемчуг, в котором плясали и преломлялись отсветы проплывающего тела. Отражая образ.
Алое, будто кровь, тело вытянулось, прижимая лапы к бокам, крылья сложились, а голова – распалась, выставляя чудовищные клыки.
Морской змей, существо подобное, а быть может и родственное, нападая чуть закатывает глаза, позволяя мигательным перепонкам защитить уязвимый орган, но дракон не змей. Чудовище до последнего мгновенья не отводило взгляда от добычи. С поражающей чёткостью в чёрных зрачках его отразилась землистая морда. Большие чувственные ноздри. Пара рогов, один из которых был спилен, и жёсткая щетина на подбородке. Дракон видел добычу, но это ничуть не помешало ему залить гортань жирной и сладковатой жидкостью.
Девушка лет шестнадцати. Всего мгновение, но в холодном мозгу чудовища отпечатался каждый волосок, прилипший к взмокшему загорелому лбу. Ни намёка на страх. Просторная холщовая рубаха с закатанными рукавами. Плотная юбка, по голень. Удивление и не более того.
Мгновение сверкнуло в холодном мозгу подобно молнии и утонуло в кровавой пене, мычании и жизни, захлёбывающейся в его клыках. Изогнувшись, блестящее тело, обратилось к воде, оттолкнулось всеми лапами и исчезло с той же быстротой, с какой появилось. Удар хвоста, и вот лишь круги на воде подтверждали реальность видения.
Мычание и толкотня. Движение в доме за сливами.
И всё.
– Огнёвка? – несколько удивлённо проговорила Зое, и вверху переносицы, меж изогнутых, будто крылья бровей залегла задумчивая морщина.
– Как так?
