Татьяна Апраксина - Назначенье границ

— Мы благодарим вас от лица нашего короля и сына.

Канцлер Аурелии склоняется перед королевой.

16 мая 1451 года, окрестности Рагоне, ранний вечер

За краем пожарища нашелся солдатский котелок с оплавленным краем, дальше — мятая кружка. В дровах недостатка не было: край леса тоже прихватило огнем, и ветви поваленных деревьев стали сухими и хрупкими — ломай голыми руками. В глубине леса Марк — имя пришло само, пока мужчина ударами ноги превращал обгорелую сосенку в три бревнышка, — отыскал ручей, набрал воды, через шарф процедил ее от все того же пепла.

Марк вылил в котелок херес из фляжки, вздохнул: «Pedro Ximenes», гордость королевства Толедского, тридцать лет протомился в солере, чтобы бездарно сгинуть в почти кипятке, утратить густоту и цвет. Остались только сладость да аромат, что сбивал с ног и отчасти заглушал адскую вонь.

На шее висел золотой медальон. Марк открыл его и при свете костра рассмотрел. Одна створка хранила русый локон, другая — портрет девочки лет двенадцати. Тонкие золотые буквы по кругу: Антуанетта д'Анже. Дочь? Сестра? Мужчина покатал на языке «Марк д'Анже» и поморщился. Нет, не его имя — но чье, и чей портрет он носил на шее?

Марк пошарил под рубахой — вспомнилось, что на кресте выгравировано его имя. Рука нашла лишь пустоту.

Медальон с неведомой девочкой был, а креста — не было.

Потеря наполнила душу страхом и острой тоской, натолкнувшейся на преграду беспамятства.

Ночь опустилась по-летнему быстро; впрочем, лето ли сейчас — сырой туман крался по поляне, забирался в прорези пурпуэна… Плащ потерялся там же, где и память, где и сумка с приказами. Остались только непривычная пустота под правой рукой, да вытертая полоса на черном бархате.

В сумке Марк носил бумаги, которые нельзя доверить и адъютанту. Приказы касательно судьбы Северной армии, охранявшей границу с Франконией. Северян перебрасывали на самый юг, на границу с дружественным королевством Толедским, но не всех: кое-кому предстояло под арестом вернуться в Орлеан «для наитщательнейшего расследования». Филипп д'Анже, епископ Ангулемский, получил достоверные сведения о том, что армия скуплена агентами Франконии на корню.

Д'Анже… старший родич девочки с медальона. Канцлер Аурелии. Марк опустил веки, собирая из цветных пятен картинку. Сухое невыразительное лицо с короткой черной бородкой и ровно постриженными усами, и неожиданно живые, яркие голубые глаза в вечном прищуре…

Девочка же — племянница канцлера и невеста Марка, до наступления брачного возраста воспитывавшаяся в монастыре.

Все это казалось какой-то ерундой, праздной мелочью, и, главное, плохо отвечало на вопрос «Что здесь произошло?». Пламя вылизывало сухие смолистые дрова, золотые искорки бесшумно взлетали к небу. Тишина пугала едва ли не больше, чем пепелище, с которого ушел Марк. Ни уханья совы, ни возни мелких зверушек в подлеске. Словно остался единственным выжившим после неведомой, невообразимой беды.

— И пошлю огонь на землю Магог и на жителей островов, живущих беспечно, и узнают, что Я Господь…[1] — проговорил себе под нос Марк.

Вокруг была не земля Магог, а север Аурелии, окрестности Реймса.

Память возвращалась слишком медленно, кружила вокруг главного, словно трусливая сука, опасавшаяся подобраться к кабану.

16 мая 1451 года, Орлеан, вечер

— Пророчество о Вавилоне, которое изрек Исаия, сын Амосов, — читает, почти не глядя в томик Писания, шевалье де Сен-Омер.

Принцесса Урсула благосклонно кивает. На прошлой неделе она уже слушала чтение Книги Пророчеств о языческих народах, и на следующей придется — у шевалье де Сен-Омера есть свои излюбленные места в Ветхом Завете, и когда наступает его очередь читать Ее Высочеству, он не утруждает себя разнообразием. Ведь чем больше повторений — тем лучше дойдут слова, верно?

Чтец он хороший, отличный чтец, лучший из всех, что есть в свите принцессы Урсулы и ее супруга. Звучный голос богат обертонами, как хорошая вышивка — оттенками, шевалье не частит и не мямлит, как многие прочие.

Баритон шевалье де Сен-Омера, сидящего неподалеку от принцессы Урсулы, отдается у нее в хребте. Еще от него почему-то ноет поясница, мерзко тянет в низу живота. Урсула Франконская кладет вышивку на колени, протягивает руку и фрейлина подает ей шаль. Женщина повязывает теплую шерсть вокруг поясницы. Шевалье не прерывается, он, кажется, и вовсе не здесь. Там, где на Вавилон идет войско. Для Сен-Омера Орлеан и есть тот ветхозаветный Вавилон, языческий непокорный град…

Шевалье де Сен-Омер — ревностный вильгельмианин, набожный дворянин и верный слуга ее мужа. Урсула склоняет голову, прислушиваясь к чтению.

— Поднимите знамя на открытой горе, возвысьте голос; махните им рукою, чтобы шли в ворота властелинов. Я дал повеление избранным Моим и призвал для совершения гнева Моего сильных Моих, торжествующих в величии Моем…

Будь у принцессы такая возможность, она бы выгнала в шею Сен-Омера, отправила по комнатам фрейлин и легла в постель, попросив нагреть мешочек с солью. Прижать к животу горячее, свернуться клубочком и спать… но у Урсулы Франконской, супруги герцога де Немюра, такой возможности нет. Вечер расписан по часам. А прерывать чтение Писания она не может себе позволить. Это неприлично и немыслимо… и разве не исцелит слово Господне любой недуг?

— Большой шум на горах, как бы от многолюдного народа, мятежный шум царств и народов, собравшихся вместе: Господь Саваоф обозревает боевое войско. Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю.

Урсула выпрямляет ноющую спину, раскладывает на коленях клубки с шелком, выбирает иголку. Пальцы чуть отекли, почти и незаметно, только когда пытаешься попасть иглой по переплетениям канвы, понимаешь, что руки утратили былую сноровку. От чтения слегка мутит, и от чтеца, и от вышивки.

Принцесса не опирается на спинку кресла, принцесса впитывает голос шевалье, и пытается разделить воодушевление. Вдруг на глаза наворачиваются слезы. Их можно не скрывать, никто не удивится: Ее Высочество внимает чтению Писания и расчувствовалась. Удивляется только сама Урсула. Про себя. Что с ней третий день такое творится?..

— Рыдайте, ибо день Господа близок, идет как разрушительная сила от Всемогущего…

16 мая 1451 года, окрестности Рагоне, ночь

Поленья догорали. Марк притащил бревно посолиднее, пристроил его на углях. Нарубил шпагой мелкую поросль в подлеске, улегся на ворохе спиной к огню. Сон не шел, да и нельзя засыпать, не разобравшись. К утру, если конец света все-таки не настал, на поле боя явятся зеваки из соседних деревень, и хорошо, если только они. Марк еще не представлял себе, что именно случилось — значит, мог ждать худшего. Вражеской армии, например.