Татьяна Апраксина - Назначенье границ

Безбожниками архиепископ Тулузский почитал всех, кто не требовал, скрежеща зубами, крови вильгельмиан. Всех, кто считал, что бесконечная резня на собственной земле — вовсе не то, что требуется Аурелии. Марка печалило лишь одно: и младшие братья, и прочие члены семьи по большей части разделяли убеждения Его Высокопреосвященства. Только строжайший запрет мешал им нашить на плащи белые кресты. Родной дом давно и прочно был домом, разделенным в основе своей.

Граф де ла Валле давно устал досадовать о том, что вера без фанатичного блеска в глазах, без бряцания оружием и кровожадных речей больше не признается в Аурелии за веру. Он, наверное, лучше прочих знал о том, что «безбожник» епископ Ангулемский почитает Господа вернее и ревностнее, чем крикливые «длиннобородые» де Немюра и не менее горластые «крестоносцы» архиепископа. Просто у д'Анже получалось помнить, вопреки всему, что творилось в стране, о милосердии Господнем. И не получалось — разглагольствовать о нем всуе.

На этот раз герцог де Немюр зарвался окончательно и подвел соратников под топор палача, а себя — под ссылку на юг. Как раз в епархию архиепископа Тулузского. «Длиннобородых» долго пытались поймать за руку, но они ухитрялись как-то выкручиваться, однако ж франконская армия — не письмо, ее не сожжешь и поддельной не назовешь. С переписки де Немюра уже который год снимали копии, но вторжение — куда лучшая улика…

Марк коротко хохотнул. Судя по недавно увиденному и обрывкам воспоминаний, кто-то неподобающим образом обошелся со столь нужными д'Анже уликами. Канцлер будет разгневан, узнав о том, что армия Франконии обратилась в пепел и прах.

Хотел бы генерал увидеть лицо де Немюра, которому доложат об этом печальном событии…

Еще больше он хотел знать, как тридцать пять тысяч в сентябре, обещанные герцогу, превратились в сотню в мае.

Память упиралась, но Марк был упрямее. Он прихлебывал из кружки уже остывшую воду, смотрел в ночное небо, усыпанное крупными звездами, прислушивался к тишине — и тянул, тянул сеть в надежде на улов. Откидывал водоросли — воспоминания детства, детали поединков. Тщательно выбирал рыбку недавних событий.

Мысли вертелись вокруг холма. Ладони помнили замшелую сырость камня, крошечные капельки осевшего тумана; ноздри — запах воды и палой листвы. Странные, вовсе не весенние запахи. Тело помнило страх: холодный пот на спине, тяжесть в висках, боль в стиснутых пальцах. И — пустоту на груди, на том месте, где раньше он носил крест. Все это было связано с кромлехами, с видением тысяч костров.

Но еще он знал — накопившейся усталостью, темными омутами памяти, — что еще до пустоты на месте креста случилось много важного. Похоже, прошлая ночь была битком набита событиями.

…канцлер не ошибся: в Северной армии и впрямь были подкупленные офицеры. Канцлер промахнулся, и промахнулся весьма чувствительно: истинное число предателей оказалось едва ли не в полтора раза больше того, о чем предупреждали Марка. Все, кого д'Анже велел арестовать и препроводить в Орлеан, предали, но помимо них нашлось еще два десятка офицеров, за золото или ради ереси перешедших на сторону Франконии. Из семи пограничных крепостей без боя сдались пять. Четыре из них сами открыли ворота врагу. Оставшихся верными королю Аурелии убивали свои же однополчане. Резали спящих, ночью. Чудом уцелевшие после резни и сумевшие сбежать в одиночку или с остатками полков теперь стягивались к деревушке Рагоне. Нескольких таких офицеров привели с собой вернувшиеся разведчики.

Ничего нового тщательные расспросы не выявили. На рассвете началась каша, часовых сняли загодя, в разъезды уже третий день отправлялись только продавшиеся солдаты. Армия Франконии свалилась как снег на голову, и только после нападения уцелевшие поняли, как все вышло. Задним умом все они были крепки, но вот заговор у себя под носом проморгали. К списку имен добавились новые, но все это Марк слушал вполуха.

Самый важный вопрос, с которого следовало бы начать, генерал де ла Валле оставил напоследок. Численность нападавших.

— Двадцать тысяч. Может быть, двадцать три. Ну, двадцать пять, — хором сказали разведчики.

Офицеры разгромленных крепостей подтвердили. Расчеты сверили, проверили и перепроверили. Марк не смотрел на писаря, в очередной раз подводившего итоговую черту. Он смотрел на Ренье. Физиономия у адъютанта обычно была круглая, а улыбка и вовсе делала ее шире, чем длиннее. Тут же лицо вытягивалось и бледнело, бледнело и вытягивалось. Мальчишка ерзал на табурете, но, слава Господу, молчал. Спорить с десятком людей, которые, не сговариваясь, называли одно и то же число, генерал не рискнул: запишут в умалишенные, а сейчас это весьма некстати.

Двадцать пять тысяч вильгельмиан — не такая уж великая беда. Можно дождаться подхода основной части армии и выбить франконцев из захваченных крепостей обратно через границу. Солдаты Франконии фанатичны, но относительно дурно обучены, плохо вооружены и слишком охотно заменяют дисциплину энтузиазмом. Марк не побоялся бы сразиться с ними и при двукратном преимуществе противника. Только он видел другое, и Ренье видел тоже.

Двадцать пять тысяч означали, что вместо чинной рокировки и подготовки к сентябрьскому нападению им предстоит воевать сейчас. Сто — что не пройдет и двух недель, как земли до самой Сены перейдут к Франконии, скорее всего — раз и навсегда, а после этого вильгельмиане раззявят пасть на Нормандию. Тут же в игру «раздери Аурелию на части» вступит Арелат. Когда армия Арелата подойдет к стенам Орлеана и Буржа… тут Марк досадливо махнул рукой, запрещая себе думать о подобном.

Даже если при содействии Ромы удастся отбить нападение Арелата, если король Родриго поможет удержать центральную часть Аурелии, потери будут слишком велики. Не только для страны. Для епископа Ангулемского — изгнание с должности канцлера. Д'Анже не простят, что он проморгал нападение. Для самого Марка — отставка и ссылка, из которой он уже не сможет вернуться. В лучшем случае — так. Но скорее уж, именно он и окажется виновным в утрате северных земель. Никто не вспомнит о том, что с пятью тысячами под рукой и пятнадцатью — далеко за спиной, нельзя сотворить чудо, разгромив стотысячную вражескую армию.

Только дело не в этом, и даже не в том, что семья де ла Валле второй раз за десять лет лишится всего. А в том, что нынешние деревни севера превратятся в «богоугодные поселения», которыми уже покрыта земля Франконии. Марк дважды бывал в Трире и успел вдосталь налюбоваться порядками вильгельмиан. Из недолгих визитов он вынес страх, и впервые смог не принять, но прочувствовать то, что двигало отцом и архиепископом Тулузским. Один вид благочестивых праведников, живущих по законам, выдуманным безумным монахом Вильгельмом, вызывал содрогание.