Елена Федина - Наследник

Я покорно ждал, пока разойдутся посетители, пока приберется прислуга, пока улягутся спать дети, и Эска наконец освободится. Потом всё действительно было так, как я представлял много раз: мы сидели в тишине у горящего камина в ее комнате и могли говорить хоть до утра.

— Здесь до сих пор считают, что я донес на твоего отца?

— Наверно… только все об этом давно забыли. Это мелочи, понимаешь? Мелочи. У каждого своя жизнь. Неужели это подозрение гоняло тебя по свету целых шестнадцать лет?

— По-твоему, этого мало?

— Я никогда в это не верила.

— Спасибо.

Она рассказала кое-что о наших друзьях, как бы в подтверждение того, что у всех свои проблемы и о моих грехах и думать забыли. Канетто открыл пекарню, но еще не расплатился за патент, Исидия никак не может родить и погуливает от мужа, а у Джоло недавно умерла сестра, совсем недавно.

— Кристина? — припомнил я.

— Да, твоя тезка.

— А от чего?

— Один черт знает…

Ее грубость меня покоробила. Я понял, что отвык от нее очень сильно, если вообще помню.

— Ты не смотри на меня так, — усмехнулась Эска, — у нас тут и в самом деле чертовщина. Ни с того ни с сего стали умирать красивые девушки. Без всяких причин и очень быстро, за одну ночь.

— Это ужасно, — признался я честно, я ненавидел смерть как личного врага.

— Наверно, — Эска дернула плечом, — честно говоря, мне совсем не до этого, сам видишь, сколько забот… и потом, меня-то это уже не касается.

— Почему ты так говоришь?

— Не надо, Кристи! Женщины стареют гораздо раньше, чем мужчины, особенно когда одни. Я прекрасно вижу, во что я превратилась. И знаешь, что я скажу? Мне плевать!

— Ты всегда будешь нравиться мужчинам, Эска. В тебе есть что-то сильнее красоты, я смотрю на тебя и…

— Ладно, — она отмахнулась от меня как от надоедливого комара, — не надо мне рассказывать про мои чары, Заморыш. У меня и так отбою нет от вашего брата.

— Почему же ты не замужем?

— Почему это я должна быть замужем?

— Во-первых, потому что одной тяжело, а во-вторых, тебе ведь уже за тридцать.

— Ну, спасибо! Подсчитал мой возраст!

— Просто мы ровесники.

— Послушай! Неужели ты такой же зануда, как наши кумушки с Тополиной улицы? Тебе что, не нравится, что я сама себе хозяйка? Был бы у меня муж, еще неизвестно, оставил бы он тебя ночевать, или выставил бы за дверь.

— Не кипятись, Эска. Я просто хочу понять.

— Зачем? Или ты сам приехал на мне жениться?

Я не успел сказать ни да, ни нет. Вопрос был слишком сложным для меня и неожиданным. Я бы женился на ней не раздумывая, будь у меня хоть что-то за душой, а идти к ней в нахлебники и изображать из себя главу семьи мне представлялось унизительным.

Эска не стала ждать моего ответа, он ей был не нужен. Она так громко рассмеялась, что я чуть не съел от досады собственный сапог. Я подумал, как глупо выглядел бы, если бы решился предложить ей нечто подобное. Хорошо, что она меня опередила.

— Я устала от женихов, — вздохнула она, — лучше расскажи о себе. Ты сам-то женат?

— Нет, — сказал я честно, — и не женат, и не вдовец, и детей у меня нет. И денег, впрочем, тоже.

— Что же у тебя есть? — спросила она уже серьезно.

— На данный момент — ничего.

— Странно, ты мне всегда казался способным… Хотя, что тут странного, ты же слишком честный, Заморыш. И совсем не хитрый. Тебе должно было очень повезти, чтобы где-то устроиться. Значит, не повезло.

— Я просто лишний. Из меня никудышный охранник, потому что я не могу убивать, из меня неудобный счетовод, потому что я не могу подделывать счета, из меня даже торговца овощей не получается, потому что я всегда в убытке.

— Да, — Эска задумчиво кивнула, — ты очень странный. Ты вообще какой-то не наш.

— Я и сам знаю, что я подкидыш.

— Я не о том. Ты чужих кровей, мне всегда так казалось, а сейчас я точно это вижу. Ты не от мира сего, Кристи-Заморыш. Тебе не обидно, что я тебя так называю?

— Наоборот. Мне всегда это нравилось.

Она с удовлетворением кивнула.

— Знаю. И даже знаю, почему.

— Вот как? — я удивился, — тогда растолкуй мне.

— Да потому что ты всегда до смерти стеснялся своей нездешней красоты. Ты красавчик и не похож на других. И тебе было неудобно перед другими, что они не таковы: что Альего толстый, а Фичьо щуплый, что у Канетто длинный нос до колен, а Жильбо рыжий как осенняя клумба… ты всегда стеснялся выделяться. Странно… красота обычно такая яркая, самоуверенная, а в тебе всегда было что-то уязвимое, мне и сейчас кажется, что тебя очень легко обидеть.

— Короче, тебе меня жалко.

— Может и так. Но ты знаешь, что такое для женщины жалость? Это почти что любовь.

— Понятно. Явился через шестнадцать лет, оболганный, обтрепанный и ничего не добившийся, пустой как рваный мешок, и ты меня за это почти что любишь.

— Дурачок ты, Кристи. Я тебе почти что сестра, и выбирать слова поприличней не собираюсь. Жалко мне тебя, значит, жалко. К тому же ты сразу начал за упокой. Ничего, никого… Лучше похвастай чем-нибудь.

— Нечем мне хвастать, да и не умею я.

— Так уж и нечем? Неужели не нашел ни одной покровительницы? Вот уж в чем я не сомневалась!

— Это всё были жены тех, кому я служил. Кончалось тем, что я не мог смотреть в глаза своему хозяину и уходил. Вот такие мои успехи.

Эска снова рассмеялась, но, как мне показалось, уже не так весело.

— Да, и здесь ты ни на что не годен!

— У тебя найдется для меня работа? — спросил я.

— Глупый ты… — она перестала смеяться и взяла меня за руку, — поживи пока, отдохни, осмотрись. Я же тебе не чужая.

Эска отвела мне, конечно, не мою старую коморку на чердаке, а вполне приличную угловую комнату. У меня было сразу два окна: на внутренний двор и на Тополиную улицу. Зато не было камина, но на холод я уже давно не обращал внимания. Сон пришел быстро и неумолимо.

Утром я рубил дрова и куски мороженой говядины в сарае. Эска зашла ко мне, закутавшись в платок и меховую накидку, от мороза ее щеки разрумянились, но глаза были усталые, как после бессонной ночи.

— Представляешь, эта старая хрычовка Ведбеда уже знает, что ты вернулся! Дожидается тебя в зале, наверно, хочет прочесть очередную нотацию, чтобы ты держался от меня подальше.

— Никакая сила не заставит меня держаться от тебя подальше, — усмехнулся я и яростно вонзил топор в мощную белую кость задней ноги несчастного животного.

— Помнится, ты мне это уже говорил шестнадцать лет назад.

— Я?

Эска снова рассмеялась.

— Ладно, закончишь эту тушу, пойди к ней. Надо уважить старушенцию. Знаешь, она переживала, когда ты убежал. Влюбилась в тебя что ли?