Робин Хобб - Ученик убийцы

Думаю, это немного смутило старика, но вызвало не страх, а злобу, потому что он бросил мою руку, схватил меня за шиворот и протянул вперед, как щенка, которого предлагают новому владельцу.

— Я принес мальчишку вам, — прохрипел он. Страж дома продолжал молча смотреть на него, без осуждения и даже любопытства, и старик добавил: — Шесть лет кормил его за моим столом, не получил от его отца ни слова благодарности, ни одной монетки и ни разу не видел его, хотя моя дочь дала мне понять, что он знает, что сделал этого ублюдка. Я не желаю больше кормить его и ломать спину за плугом, чтобы прикрыть одеждой его спину. Пусть его кормит тот, кто его сделал. У меня хватает своих забот, моя женщина стареет, да еще я должен содержать и кормить мамашу вот этого. Потому что ни один мужчина ее не захочет, ни один мужчина — когда этот щенок цепляется за ее платье. Так что забирайте его и отдайте отцу.

И он выпустил меня так внезапно, что я упал и растянулся на каменной ступеньке у ног стражника. Я сел, потому что, насколько помню, не очень сильно ушибся, и поднял глаза, чтобы посмотреть, что произойдет дальше между этими двумя людьми. Стражник глянул вниз, слегка сжав зубы, — не осуждая, а просто соображая, как со мной быть.

— Дык чей он? — спросил он, и чувствовалось, что этот вопрос задается не из любопытства, а просто для того, чтобы узнать побольше, а потом доложить хозяину.

— Чивэла, — сказал старик, уже поворачиваясь ко мне спиной и начиная свой размеренный путь по покрытой гравием дорожке. — Принц Чивэл. — И, не оглядываясь, добавил: — Тот, который как раз и есть будущий король. Который его сделал. Пусть заботится о нем да радуется, что умудрился хоть где-то зачать ребенка.

Стражник проводил старика взглядом, потом, не сказав ни слова, наклонился, схватил меня за воротник и оттащил в сторону, чтобы получить возможность закрыть дверь. Он отпустил меня на то недолгое время, которое ему потребовалось, чтобы задвинуть засов. Сделав это, он остановился, глядя на меня сверху вниз. Никакого удивления, только солдатская готовность принимать все, даже самые странные стороны своей работы.

— Поднимайся, парень, и пойдем со мной, — сказал он.

И я пошел за ним по темному коридору мимо по-спартански обставленных комнат, окна которых все еще были защищены ставнями от зимнего холода, к еще одним закрытым дверям из роскошного дерева, украшенным резьбой. Тут он остановился и быстро оправил свою одежду. Ясно помню, как он встал на одно колено, чтобы одернуть мою рубашку и пригладить волосы, но был ли это порыв добросердечности, чтобы произвести на меня хорошее впечатление, или просто стремление показать, что с доверенной ему посылкой он обращался аккуратно, — я никогда не узнаю. Он снова встал и один раз стукнул по двойным дверям. Постучав, стражник не стал ждать ответа — по крайней мере я ничего не слышал. Он толчком распахнул двери, провел меня внутрь и закрыл за собой тяжелые створки.

Эта комната была теплой настолько же, насколько холодным показался мне коридор, и выглядела жилой, в то время как остальные, мимо которых мы проходили, были пустыми. Я вспоминаю висевшие на стенах ковры и портьеры и, кроме того, полки с табличками и свитками, наваленными в беспорядке, который всегда бывает в удобных жилых комнатах. В массивном очаге горел огонь, наполняя комнату теплом и приятным смолистым запахом. Необъятный стол стоял под углом к огню, а за ним сидел крепкий человек, склонившийся над грудой бумаг. Брови его были нахмурены. Он не сразу поднял глаза, и некоторое время я мог видеть только копну спутанных темных волос.

Когда он посмотрел на меня, то, казалось, одним быстрым взглядом своих черных глаз охватил и меня и стражника.

— Ну, Джасон? — спросил он. Несмотря на свой нежный возраст, я различил в его голосе унылую покорность грубому вторжению в его работу. — В чем дело?

Страж легонько подтолкнул меня вперед, и я примерно на фут придвинулся к сидящему человеку.

— Старый пахарь его оставил, принц Верити, сир. Сказал, стало быть, что это ублюдок принца Чивэла.

Несколько мгновений волосатый человек за столом продолжал разглядывать меня с некоторым смущением. Потом нечто похожее на удивленно-веселую улыбку осветило его лицо, он встал, обошел вокруг стола и остановился рядом со мной, уперев кулаки в бедра и глядя на меня сверху вниз. Я не почувствовал угрозы в этом пристальном взгляде; скорее мне показалось, что нечто в моей наружности ему до крайности понравилось. Я с любопытством смотрел на него. У принца была короткая черная борода, лохматая, как шевелюра, обветренные щеки, грудь, похожая на бочку, и широкие плечи, натянувшие ткань рубашки. Его квадратные кулаки были покрыты пятнами и царапинами, но тем не менее пальцы правой руки были в чернилах. Он смотрел на меня, удивленно подняв густые брови, его улыбка делалась все шире, пока наконец он не издал веселое фырканье:

— Черт возьми, паренек действительно похож на Чивела, верно ведь, Эда Плодородная? Кто бы мог ждать такого от моего прославленного добродетельного братца?

Стражник ничего не ответил, впрочем, от него этого никто и не ждал. Он продолжал стоять в ожидании дальнейших распоряжений. Настоящий солдат!

Чернобородый продолжал с интересом меня рассматривать.

— Сколько лет? — спросил он стражника.

— Этот пахарь сказал, стало быть, шесть. — Он собрался было почесать щеку, но потом, очевидно, вспомнил, что находится при исполнении служебных обязанностей, опустил руку и добавил: — Сир.

Принц, похоже, не заметил нарушения дисциплины. Его темные глаза продолжали меня осматривать, и веселое удивление становилось все заметнее.

— Значит, дело было примерно семь лет назад. Ведь какое-то время понадобилось, чтобы ее живот подрос. Черт возьми! Да. Это был первый год, когда чьюрды пытались закрыть проход. А Чивэл добивался, чтобы его открыли. Гонялся за ними три или четыре месяца. Похоже — не только за ними. Черт возьми! Кто бы мог подумать? — Он помолчал и внезапно спросил: — Кто мать?

Переминаясь с ноги на ногу, стражник промолвил:

— Дык… кто ж ее знает, сир? Там только и был этот старый пахарь, и он сказал, что вон этот вот ублюдок принца Чивэла и что он не хочет его кормить и одевать не хочет. Сказал, стало быть, что кто его сделал, тот пускай о нем и заботится.

Принц пожал плечами, как будто это не имело никакого значения.

— Мальчишка выглядит ухоженным. Через неделю — в крайнем случае через две — она будет топтаться у кухонных дверей и скулить, что скучает без своего щенка. Тогда я узнаю — если не раньше. Ну, мальчик, как тебя зовут?

Его камзол был застегнут какой-то затейливой пряжкой в виде головы оленя. В свете колеблющегося пламени она казалось то медной, то золотой, то красной.