Отродье мрака - Rotten Apple
Он оказался рукастым плотником, так что Служители позволили ему с семьёй устроиться в Подмётке — захудалом селении, липшем к стене Раскалённой Цитадели. Что до его рассказа — наставники не придали ему значения, мало ли что болтает мужичьё, с детства окруженное сказками о штратах и цвергах. Но кое-кому из носителей вспомнился тот первый доходяга, и смутное беспокойство поселилось в их сердцах.
С приходом холодов, когда пещеры оделись промозглым инеем и настала пора запасаться Пламенем на зиму, Служители ожидали караваны со всех уголков Тартарии, везущие в Цитадель товары самого разного толка в надежде разжиться заветным огнём. Но вместо этого всё больше простого люда стекалось к Цитадели с единственным, твёрдым намерением не покидать её.
Дрожа от холода, они везли с собой своё имущество, наспех строили жилища в Подмётке, который разросся почти вдвое, воспрянув в своем безнадёжном убожестве. У Служителей Пламени не было еды, чтобы прокормить беженцев, и в скором времени те начали голодать. Но несмотря на это, никто из них не спешил уходить назад в тоннели, словно голод, нищета и тесные халупы Подмётка были милосерднее того, что ждало их там.
Почти все они болтали о тревожных снах, о колебаниях в земле, о людях-без-огня, что нападали целыми стаями, как крысы, чувствующие беспомощность добычи. Большинство были с Верхних ярусов, но те, кто пришёл со Срединных, рассказывали совсем уж оголтелые небылицы: о древних чудищах, выбравшихся из нор, и армии цвергов, готовящихся идти войной на баронов Тартарии. Упоминали и селян, по неясной причине бросавших свои деревни и уходящих во тьму.
Но все эти напуганные глупцы, сгрудившиеся под стенами Цитадели, знать не знали, что уповают не на тех Служителей, о которых поют легенды. Нет, те самоотверженные заклинатели, поддерживавшие мир во всей Тартарии, делившиеся мудростью в равной степени с правителями и чернью, давно уж покинули этот мир. На их месте остались ослабшие, закостенелые, трусливые монахи, ревностно оберегающие удобный для своего существования порядок вещей.
И только лишь угроза этому порядку могла расшевелить их дряхлые сердца, прервать их малодушное бездействие, дабы вспомнилось им звучание собственных давнишних клятв.
…
В тесной келье, оконце которой глядело вовнутрь Цитадели, адепт Пламени Арлинг любовался главным источником света в Тартарии — Жерлом Извечного Пламени. Будучи рождённым в кромешной темноте, Арлинг почти не видел — но он упивался Жерлом не глазами, а душой; боготворил этот огненный колодец, даровавший ему нечто куда большее, чем просто зрение.
Раскалённая Цитадель представляла собой, по сути, широкую округлую стену, выстроенную невесть как давно в необъятном пещерном гроте над Жерлом Извечного Пламени. Цитадель как бы обрамляла собой этот глубокий провал, а внутри неё испокон веков жили Служители Пламени, черпавшие мощь своей магии из древней, сочащейся жаром глотки.
Арлинг часто слышал, как старейшие из наставником бормочут, дескать, Жерло уже не полыхает как раньше. Было время, говорили они, когда Пламя в колодце бушевало почти у самых стен Цитадели, а теперь оно так далеко внизу, что по коридорам крепости уже гуляют сквозняки. Арлинг зачарованно представлял, каково это — всё время чувствовать под ногами священный жар, но ему не нужно было обжигаться, чтобы быть единым с Пламенем.
Пламя направляло его действия, служило ориентиром его слабозрячим глазам. Оно спасло его от мрака, и с тех самых пор праведный пожар пылает в его сердце.
Дверь кельи приоткрылась. Внутрь заглянула белесая голова послушника Вирла, недавно ставшего архивариусом.
— Э, Арли! — негромко позвал он.
Услышав голос друга, Арлинг отвернулся от окна.
— Кто теперь?
Вирл выдержал долгую паузу, терзая приятельское любопытство.
— Ну?! — встрепенулся Арли.
— Наставник Боннет, — медленно протянул Вирл со злорадной ухмылкой.
Арли вскочил с подоконника, вытащил из-под кровати изношенную рясу и накинул её поверх рубахи. Семнадцати лет от роду, крепкий, скорее худой, чем жилистый, он выглядел нелепо — ряса была велика ему, но любая материя на вес золота в Тартарии, так что послушники и адепты ходили, главным образом, в чём придётся.
Три этажа Цитадели почти целиком состояли из длинных, изгибающихся на манер самой крепости коридоров, между которыми мостилось бессчетное множество переходов и укпеплённых галерей. Быстрым шагом Арли и Вирл миновали комнаты слуг и личные покои наставников. Спустившись по узкой винтовой лестнице, пересекли библиотеку с грубо залатанными дырами в крыше и ещё различимыми следами гари на стеллажах — последствиями окончившегося тринадцать лет назад Изгарного Раздора.
— Представь только, — начал Вирл, — прямо во время занятия он…
— Молчи! — перебил Арли. — Хочу услышать сам.
Они вошли в обеденный зал, длинное помещение с рядами грубых тисовых столов, залитое ярким светом камина. Недалеко от входа сбились в кучку любопытные адепты, а чуть дальше, у скамьи, собрались наставники Гэлуэй, Фаньяр и Келли.
На скамье сидел наставник Боннет, грузный облысевший мужчина с жидкой щетиной на лице. Он рыдал как девчонка, тщась собрать в ладони крохотный росток Пламени, но только слабые искры вспыхивали в его пухлой руке; вспыхивали — и тут же гасли.
— Я же ничего не сделал! Я же ничего плохого не сделал! — стонал он, оглядывая других наставников своим красным от слёз лицом. Те что-то бурно обсуждали между собой, лишь изредка пытаясь унять его истерику.
Арлинг позволил губам растянуться в улыбке. Конечно, для большинства послушников Боннет был уважаемым Служителем Пламени, наречённым в годы Раздора звучным прозвищем Неугасимый. Однако многие адепты, не так давно получившие метки, знали другую, тёмную сторону его нутра.
Когда Арли ещё был послушником, Неугасимый Боннет иногда захаживал в его келью по ночам. Арли никому не рассказывал об этих визитах, поскольку Боннет угрожал лишить его Пламени, а несмышленому послушнику не приходило в голову, что столь жалкое существо просто-напросто не может обладать такой властью. К тому же Арли знал одного парнишку из своего коридора, которого Боннет тоже навещал. Бедняга нарушил молчание, за что был назван лжецом и полгода чистил кастрюли на кухне, а остальных Боннет стал запугивать ещё сильнее.
Вирл как-то рассказывал, что в былые времена по обвинению в мужеложстве Служителю могли сжечь гениталии. Но теперь всё было по-другому: теперь наставники пользовались в Цитадели беспрекословным, неоспоримым авторитетом, и любой, кто шёл против них, моментально подвергался осуждению. И Арли молчал, даже когда был посвящён в адепты. С отвращением вспоминая прикосновения липких холодных рук Боннета, он всем сердцем желал, чтобы на ублюдка снизошла кара.
Поэтому сейчас, когда Боннет из могущественного носителя Пламени превратился в жалкого беспомощного толстяка, Арлинг ликовал — ликовал по-детски, сквозь боль застарелой,
