Весенний Король (СИ) - Ольга Ружникова
Но такого вслух лучше не произносить. Вдруг их и здесь подслушивают? Зачем подставлять такого замечательного друга Руноса? И тоже полезного, вдобавок.
Должен же рядом быть хоть один честный взрослый, кому можно верить. И не так прочно запертый, как Жанна.
К умному, проницательному Руносу даже князь Всеслав прислушивается. Чуть-чуть. Иногда, под настроение.
— Эй, великая королева, у меня предложение! Тащи с собой своих суровых северных куриц — и во двор. В снежки научу играть!
— Чего? — недобро прищурилась Жанна. — Я — законная королева Эвитана, — надменно вскинула она чернокудрую голову. — И всю жизнь прожила в его столице — Лютене.
И рассмеялась:
— А Лютенский дворец — гораздо севернее Илладэна. И это я научу играть в снежки всех зарвавшихся южных мальчишек. А вот северные курицы — действительно суровы.
2
— У меня нет выбора, Октавиан, — ровным голосом изрек Всеслав Словеонский. — Ваш отец не принял к сведению ни мои угрозы казнить вас, ни отправить к нему по частям.
— Благодарю, что не начали отправлять по частям еще прежде казни. — У юного Октавиана даже взгляд не дрогнул. Так же, как когда-то — при похабном дворе озверевшего недоумка Карла. — Или благодарность пока преждевременна?
— Не преждевременна. Я слишком хорошо знаю вашего отца. Если вы не дороги ему таким, как есть, вряд ли станете дороже калекой.
Октавиан вновь не содрогнулся. В отличие от самого Руноса. Почему циничные, хладнокровные политики всегда пугают больше, чем какая-нибудь злобная пьянь, вроде розового принца Гуго? Потому что таким же расчетливым интриганом был правящий отец Алессандро Мэндского? Еще прежде, чем стал кровавым палачом.
— Вы отлично знали графа Валериана Мальзери и до этого разговора. Знали раньше, чем выслали письмо с подобными угрозами. Знали, что он ими просто подотрется. — Все-таки парень сорвался. Хоть и всё тем же хладнокровным тоном. И с ледяной маской вместо намертво застывшего лица. — Так зачем вам вообще понадобилась эта комедия? Для развлечения? Вам стало скучно, князь? Или понадобился повод?
— Я полагал, вы понимаете, Октавиан, — серьезно и сурово изрек князь Всеслав.
Рунос долго учился быть незаметной тенью. Сначала — в коварной Мидантии. Потом — при слабоумном садисте Карле. И удавалось неплохо. Почему же так паршиво сейчас? Так трудно сдержаться? Потому что во Всеславе Словеонском есть что-то человеческое, но и он при этом способен абсолютно на всё — ради своих интересов? И интересов своего княжества, конечно, но с этого не легче. Как если пожирающий тебя дикий зверь вдруг при этом заговорит по-человечески. А то и по-книжному.
Или прежде любящий отец с сожалением на родном лице скормит древней голодной Змее.
— Мой отец понял бы вас лучше, — с горечью бросил Октавиан. И не только его отец. У других тоже есть… родители. — Валериан Мальзери также всегда убивал легко. А еще — король Карл и его дядюшка Гуго. Но они хоть не требовали от жертв понимания.
Да. Простой злобный зверь и беспощадный монстр — всегда предпочтительнее того, кто прекрасно соображает, что и с кем делает.
Зачем князь Всеслав вообще пригласил сюда пленного целителя? Пусть и в виде безмолвной тени — без малейшего права голоса. Хочет понимания еще и от него?
Не по адресу.
Черные стены, беспощадное старое оружие. Развешано на мрачной стене — как и подобает в личном кабинете Словеонского Волка.
Простой, суровый Север. И лютый холод. За окном и в сердцах. Здесь всё промерзло слишком давно.
А недремлющая стража осталась за плотно закрытой дверью. Близко, но Рунос — вдвое ближе.
Сорвать с ближайшей стены бритвенно-острый клинок и просто зарубить князя? Что уже терять-то?
Или приставить к горлу, потребовать…
— Вы — его последний сын. Я надеялся, хоть это его остановит. Как, например, моя жизнь — единственная гарантия выживания юного герцога Диего и принцессы Жанны Эвитанской.
А вот это сказано уже точно для слишком горячего Руноса. Не так уж далеко он, оказывается, ушел от прежнего мальчишки Алессандро.
3
Темнеет коридор — неслышно гаснет больше половины факелов. Неслышны в полутьме тихие, осторожные шаги, мирно засыпают простые люди. На посту и в камерах.
Всё сильнее пульсирует в голове алая боль.
Жаль, юного герцога Диего не держат здесь же. Сейчас освободил бы сразу обоих.
Впрочем, еще не хватало мальчишки в настоящем узилище. Хватит с него уже испытаний и бед.
И именно во тьме в голову лезут абсолютно ненужные сейчас глупости. Например, что делать, если любишь сразу двоих? Молчать о своих чувствах и попытаться забыть обеих? Особенно теперь? Когда Элгэ — жива, а Жанна — почти потеряна?
Забудь об этом, Алессандро, Рунос. Некогда. Если больше нет любви, остается еще долг. Перед обеими.
Отвести глаза одному стражу — не так уж трудно. А несколько раз по одному?
Когда-то Жанна спрашивала, сколько сразу Рунос сможет усыпить. Сегодня он возьмет свой предел. Даже если потом свалится. Потом — уже можно. Главное — успеть и выдержать сейчас.
Возможно, к полуночи высыплют яркие северные звезды, но сейчас их еще нет. Ночное небо в просветах коридорных окон — темнее душ черных фанатиков. И некоторых отнюдь не безумных интриганов.
Возможно, северный князь специально пригласил пленного Жреца Белой Матери. Для избавления себя от столь жуткого выбора. От необходимости держать такое слово. Данное перед Старшей дружиной и приближенными советниками.
Может, он и впрямь в чём-то лучше Мигеля Мэндского.
Если это всплывет — Рунос станет о Всеславе лучшего мнения. Но только если всплывет.
Гаснут последние остатки чужих факелов. Черная тьма за окнами, тьма вокруг. Надо будет не забыть осветить путь Октавиану — хоть чуть-чуть. Как кошка видит только Рунос.
Сумеет ли смелый парень-южанин в полной темноте уйти зимой на севере от беспощадной погони как можно дальше, если коварные, разленившиеся звезды всё же подведут?
Ключ в тяжелой двери повернулся совсем бесшумно. Как и еще один — в кандалах. Октавиан — молодец, даже звука не издал.
Будто его постоянно держали в гремящих цепях. Впрочем, от психопата Карла можно ждать всего. Как и от ядовитого графа Валериана Мальзери.
Не потерять бы сознание. Еще рано. Но в глазах уже мутится. Действие укрепляющего зелья кончается.
Слишком тяжелой была та рана.
— Беги, Виан. Живи.
Октавиан не предложил сбежать вместе. Знал, что Рунос не бросит здесь остальных. Особенно Диего.
И знает, что самому Октавиану в плену оставаться нельзя. Чтобы не умереть на глазах остальных. В том числе, младшего брата.
Крепкое пожатие будто на миг вернуло ясность
