Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)

  Больше всего она опасалась пыток. У Амори изощренные палачи. Они будут мучить, как только смогут. Не поддастся ли она, не выдаст ли сына? Надо выдержать, а когда станет совсем уж нестерпимо, соврать. "Воин Правды - и врать собирается!" - невесело подумала она. Но и это не важно. Может быть, враньем она уменьшит пытки и приблизит казнь. Что ее не оставят в живых, Эвинна не сомневалась ни на миг.

  Хуже страха пыток было чувство вины. Моррест пошел на смерть, не услышав от нее ни единого доброго слова. А она хороша: сама же понимала, что его успеют казнить, что это ловушка, подготовленная алкским ублюдком. Надо было вытерпеть - и потом отомстить. Все продумать, подготовиться, и отплатить Амори так, чтобы мало не показалось. А она... дала себя заманить в ловушку, попалась, как дура. "Дура, дура и есть! - корила себя она. - А еще воевать собралась!" Стыд жег огнем, не хуже, чем смогли бы алкские палачи...

  День спустя скрип колес сменился плеском вёсел - от пристани на Эмбре отплыла галера. Амори страховался. "Ну конечно, - ехидно подумала Эвинна. - На суше вдруг что-нибудь случится: то ли Амори убьют, то ли я освобожусь, и тоже его убью. На острове-то у меня не останется никаких надежд!" И невольно вздохнула. Все-таки двадцать один год - не лучший возраст для прощания с жизнью...

  ...Вот и снова суша. Остров Алкириф - "корабль Алка". Для кого-то рай на земле, но этот рай создали, превратив Сколен в преисподнюю. Ее провезли по ночному городу - и бросили в мрачный каземат, в сравнении с которым храмовые темницы казались чистыми и удобными. На полу копошились крысы, сам пол был покрыт слоем засохших нечистот и жутко вонял. Когда ее впервые туда втолкнули, голова у нее закрыжилась от зловония, она чуть не шлепнулась в грязь на полу. Но кое-как добрела до гнилой соломы, охапка которой должна была изображать постель. Солома находилась у самой стены, от которой шел сырой холод.

  Дни тянулись один за другим, одинаковые, как доски в заборе. Эвинна не знала, какой теперь день, месяц, может, уже и год, в вонючей камере запросто терялось представление о времени. О чем думали следователи, Эвинна не знала, может, ее просто забыли. Странно...

  Приходилось целыми днями сидеть в тяжеленных, натирающих руки и ноги кандалах, есть дурнопахнущее варево, почему-то именуемое супом - такой гадости Эвинна не пробовала и в рабстве на севере. Пытка безо всяких палачей. За решеткой слышались скабрезные шуточки охранника: через решетку ее было видно в любое время суток, голой она была или одетой, ела ли она или справляла нужду. Порой он проезжался насчет ее любви с Моррестом и Императором. Если бы Эвинна была на воле, она бы его удавила, но тот знал, что она до него не дотянется.

  Спустя месяц Эвинну стало не узнать. Теперь в камере обитало бледное, до предела измученное существо, почти неспособное шевелиться. От здешнего варева даже ко всему привычную сколенку прохватил понос, в камере завоняло еще омерзительнее, от сырости и холода она простыла, ее все время мучил жестокий кашель.

  Теперь время, когда ее водили на допросы, казалось отдыхом: там ее били и пытали, но после страшного подземного мешка застенок казался теплым, сухим и почти уютным. Эвинну спрашивали о матери и ее побеге на болота, о жизни на севере, о школе Воинов Правды и дискуссиях с Эльфером. Не обошли вниманием и путешествие из Валлея в Валлей, следователь на удивление много знал о Воинах Правды.

  Но больше всего вопросов задавали ей о времени восстания. И Эвинна рассказывала. Сейчас все это уже неважно, только бы подольше не вспомнили о сыне и о тех, кто живы и на свободе. А о мертвых можно рассказывать правду - и алкские заплечники уже не повредят. Хотя и не о всех. Например, она молчала о Морресте, Тороде, Телгране: вдруг они еще живы? Трое писцов по очереди скрипели перьями, стенографируя показания. Ни Эвинна, ни Амори об этом не задумывались, что создают главный памятник Эвинне: где еще о ней написано так много?

  Настал роковой момент: речь зашла о сыне. Здесь Эвинна до конца отказывалась говорить, даже пытки не заставили ее назвать имя воспитательницы Арднара, и имя его настоящего отца. Эвинна не знала, что даже Амори удивлен ее стойкостью. Король стал понимать: привычные методы дознания не помогут. Разок под видом стражника он подглядел, как живет Эвинна, и вышел в ужасе, видя смертельно уставшую, грязную и бледную женщину, лишь призрак прежней Эвинны. Она боязливо пригибалась от малейшего движения охранников.

  "Она же помрет через неделю! - ужаснулся Амори. - Унесет тайну в могилу, и мальчишка вырастет врагом Алкии. А ведь для всех он законный Император... Но сколько же она выдержала!" Амори поймал себя на том, что восхищается Эвинной.

  Вечером, вызвав начальника тюрьмы, Амори распорядился:

  - Отмойте ее, получше накормите, дайте чистую одежду. Пусть выспится в тепле, чтобы могла отвечать на вопросы. Завтра утром я приму ее один на один в спальне - не бойтесь, я надену кольчугу, и меч в кабинете будет. У нее же не будет оружия! Можете даже принарядить ее и подкрасить, чтобы не пугала придворных.

  - Ваше величество! - взмолился палач. - Она же...

  - Ничего она уже не сможет, - отмахнулся король. - Она теперь и плюнуть не может, не то что драться. Вы, олухи, из любого душу вытрясете! Ваше дело - исполнять.

  ...Эвинна ужасно удивилась, когда после очередного допроса ее вывели из вонючей камеры и потащили... Нет, не в застенок - в баню. Там ее долго отогревали горячей водой, мыли, расчесывали свалявшиеся грязным колтуном волосы. Их заплели в косу, надели на девушку роскошное платье, а на руки - сверкающие золотом браслеты, заставляющие вспомнить недолгое замужество. Напоследок служанки разукрасили лицо точь-в-точь как тогда, перед безумной ночью с Моррестом, когда они оба наставили Императору рога. "Вид вполне товарный, - думала Эвинна, глядя на себя в зеркало. - Хоть сейчас в веселый дом... Он что, решил меня продать? Хотя нет, мне такого счастье не светит. Тогда зачем, уж не изменить ли королеве он решил?"

  Утром Эвинну, напомаженную и разукрашенную, будто она все еще жена Императора, ввели в покои к Амори. "Ему что, королевы, наложниц и любовниц мало? - поразилась Эвинна. - Да я ему все хозяйство оторву... Может, придушить получится?"

  Наконец, она предстала перед Амори. С минуту злейшие враги с нескрываемым интересом разглядывали друг друга. Король, когда-то мятежный наместник, отнявший у Империи ее земли, и в конце концов ее убивший. И девушка, при жизни ставшая Верхнесколенской. Посвятившая себя всей стране, ставшая живой легендой. Поднявшая на бой за свободу целый народ. Императрица. Воительница. Наконец, просто красивая, добрая, нежная девушка, неравнодушная к ласкам и умеющая дарить счастье. "Не худшую девчонку нашел себе Кард!" - подумал Амори.