Дуглас Брайан - Аквилонский странник

– Нет, это не колдовство… Я унаследовал мою судьбу вместе с кровью. Я ведь так и не узнал от отца, кем была моя мать!

– Неужели? Но как такое возможно? – Конан удивленно уставился на своего спутника.

Дуглас пожал плечами.

– В детстве многие вещи воспринимаются как должное. Если отец ничего не рассказывает о матери, стало быть, это правильно. Если тебя с самых ранних лет мучают кошмары – стало быть, такое бывает со всеми и нужно просто потерпеть, подождать, пока сои станет более спокойным… Я ведь только недавно вышел из возраста, когда не задают вопросов. И так и не успел добиться, чтобы мне ответили на все, что меня интересует. Отчасти поэтому я и уехал.

Конан отметил про себя любопытную деталь. Юноша постоянно пытался найти объяснение своему стремлению покинуть отцовский замок. Как будто одного только желания повидать мир и поучаствовать в каком-нибудь приключении было недостаточно.

День за днем путники продвигались все ближе к горам. Торопиться им было некуда, считал Конан. Имело смысл внимательно осматриваться по сторонам и прислушиваться к разговорам местных крестьян и пастухов.

Признаков близости Бааван больше они не встречали. Кем бы ни было это чудовище, оно вновь затаилось. Конан начал уже не без разочарования думать о том, что оно может и вовсе не высунуться больше из норы, а это уничтожало всякую надежду обнаружить монстра и убить его.

Однако память о злодеяниях чудовища жила среди местного люда. И чем дальше на север продвигались двое путников, тем чаще слышали они о всяких чудесных и жутких тварях, обитающих по соседству с людьми. По мнению некоторых добросердечных и словоохотливых хозяек, все холмы и озера были здесь густо заселены волшебным народцем. Конан с молодым Дугласом узнали множество историй о русалках и ведьмах, о лесной деве и карликах, что прячутся под опавшей листвой.

Hи Дуглас, ни Конан не задавали вопросов. Об этом они условились вскоре после того, как побывали в деревне, где почти двадцать лет назад погибли первые жертвы Бааван, пожилые супруги-крестьяне. Путешественники увидели пустырь, густо заросший сорной травой и колючим кустарником: дом погибших никто не решился ни купить, ни занять; оттуда даже не взяли вещей или строительного материала, и постепенно, с годами, все разрушилось и ушло под землю.

Вид этой бесплодной, угрюмой пустоши произвел на Дугласа поразительное впечатление. юноша замкнулся в себе и молчал несколько дней. Казалось, он не в силах проронить ни слова. Конан не тормошил его, не заставлял высказываться. Такие вещи, как по собственному опыту знал киммериец, должны пройти у человека сами собой. И как правило так оно и происходит.

– Мы не будем наталкивать окружающих на мысль о Бааван, – предложил Конан, когда Дуглас наконец пришел в себя после увиденного на постоялом дворе, где погибли женщины, и в деревне. – Насколько я знаю простолюдинов, при виде господ, у которых в кошельке позвякивают монеты, эти милые поселяне готовы сообщить им что угодно, лишь бы разжиться денежкой. Спросишь их про Бааван – они, даже если в жизни своей о таком чудище не слышали; – тотчас начнут рассказывать о Бааван, да еще со всякими подробностями! В изобретательности деревенским краснобаям не откажешь.

– А ты дурного мнения о крестьянах, – заметил Дуглас.

Конан поморщился.

– Конечно, я не так их презираю, как это делают кочевники, – сообщил киммериец. – А мне доводилось жить и среди кочевников, так что я знаю, о чем говорю. Для кочевых1 воинов оседлые крестьяне – это просто мясо, нечто вроде скота, который можно безнаказанно резать, если в том возникает надобность. Я – бродяга. Я для них иной раз – дикий зверь, на которого они устраивают охоту, а иной раз – напротив, легкая пожива, глупый господин с деньгами в поясе. Забавно смотреть, как они пытаются надуть меня и выманить у меня деньги!

– Но почему ты их презираешь? – настойчиво повторил Дуглас.

Конан задумался, а потом беспечно махнул рукой.

– Полагаю, из тебя со временем получится отличный господин для этих людей, – сказал киммериец. – Ни один землевладелец не презирает своих крестьян, потому что сделан из сходного теста. Я – другое дело, я никогда не буду так трястись за свою собственность, как это делают они. Для крестьянина наивысшей ценностью является его родимая корова, а для меня – моя свобода.

Дуглас медленно, задумчиво кивнул. Казалось, он еще не до конца решил, к какому из двух типов людей ему принадлежать.

Настроение молодого графа с каждым днем делалось все печальнее. Горы показались уже впереди, лиловая дымка застилала их, суровые их очертания постепенно заслоняли горизонт. Настал наконец день, когда Конан и его юный спутник очутился у самого их подножия. Со стесненным сердцем глядел Дуглас на каменные твердыни. Какое-то жуткое предчувствие зародилось и росло в его сердце, и юному графу стоило немало усилий отгонять скверные мысли и не показывать их Конану.

Конан же от души радовался. Он вырос в горах и разреженный воздух, которым наполнялась его легкие, был для него родным.

Люди, которых встречали теперь путешественники, выглядели иначе, нежели те, что обитали на равнине. Местные жители могли показаться совершенно нищими. Их крошечные хижины, сложенные из естественного булыжника и крытые хворостом и соломой, топились по-черному. Скот – черноногие козы с тощим выменем и лохматые коренастые лошадки – пасся на склонах гор под вечной угрозой нападения голодных волков, и пастухи были людьми угрюмыми, сильными и всегда держались начеку.

Тем не менее ни одной жалобы на судьбу путешественники здесь не услышали. Для Конана в этом не было ничего удивительного. Горцы чрезвычайно ценили свободу, а то обстоятельство, что они были очень бедны, делало их нежелательным объектом для возможного захватчика. Кроме того, все носили здесь оружие: и мужчины, и женщины, и даже дети. А вооруженный человек, как знал по себе Конан, всегда чувствует себя гораздо лучше, нежели безоружный.

Скоро закончились поселения, и перед путешественниками раскрылись безлюдные горные склоны.

– Может быть, остановимся? – предложил Конан.

Дуглас покачал головой.

– Нет, я не увидел еще всего, ради чего пустился в этот путь…

– Ты имеешь в виду Бааван? – спросил Конан. Юноша кивнул.

– Если я стану господином этих людей, мне лучше прикончить чудовище, которое их убивает. Это свяжет нас – они будут повиноваться мне с радостью, как повинуются сейчас моему отцу.

– Не смею возражать тебе, – сказал Конан. – Ты совершенно прав. Позволь мне немного помочь тебе!