Антон Ермаков - Авалон:Хроники бессмертных

— Значит, я всё-таки не смогу облить себя кислотой и при этом остаться в живых, — несколько разочарованно произнёс Бирюк.

Флавиус не понял, шутит он или нет, но на всякий случай сказал:

— Нет, конечно нет.

Огромные перекрученные корни клёнов всё чаще стали вылезать на тропу — приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Глядя по сторонам, Машка заметила, что коричневато-серые стволы в несколько десятков обхватов шириной, стоящие вдоль тропы, стали уже напоминать собой сплошную крепостную стену. Изредка среди них что-то мелькало: то ли ветви шевелились сами по себе в неподвижном воздухе, то ли какие-то неведомые существа следили за ними из чащи леса — понять было нельзя. Иногда долетали странные звуки, словно кто-то трепыхался, и сопел, и шевелил кучи листьев в подлеске, но звуки опять-таки были неясными и далёкими — так, еле заметные шорохи и шелесты на самом пределе слышимости.

Пока Мария слегка замедлила шаг, вглядываясь в неясные очертания, её нагнали Сильфида и Антон, шедшие до этого чуть позади, и она уже стала прислушиваться к их разговору.

— Да, смена дня и ночи точно такая же, как и в вашем мире, — говорила Сильфида. — Но даже тогда, когда вы станете бессмертными, я бы не советовала вам бродить по этому лесу в одиночестве. Он полон самых разных существ — опасных и скрытных, добрых и злых, поэтому вы можете столкнуться здесь с чем-то… достаточно неожиданным для себя.

— Они могут нас убить? — спросил Антон.

— Всё будет зависеть только от вас. Просто есть создания, с которыми не хотелось бы встречаться даже мне, — Сильфида произнесла это с явным оттенком неприязни. — Одно из них — Сшитая Дочь…

— Сшитая Дочь?! — в ужасе произнесла Малиновская. — Это ещё что такое?

— Нежеланный ребенок бессмертного Морфиуса, плод запретной любви. С самим Морфиусом вы ещё обязательно встретитесь… когда-нибудь. А этот ребенок — он на самом деле глубоко несчастен. Когда она родилась, вопреки всему, Морфиус приказал убить её, а затем разделил её тело на сорок частей, чтобы она никогда уже не вернулась в этот мир. Но Водяные Демоны, сжалившись над ней, собрали её останки вновь. С тех пор она бродит по этому лесу, заманивая к себе неосторожных путников и пожирая их. Говорят, где-то в глубине непроходимых чащ, среди десяти болот, стоит её дом. Я не знаю. Я никогда не бывала там.

После таких жутких историй Марии стало не по себе: ей начало казаться, что из-за каждого ствола, из-под каждого тёмного провала меж корней за ней кто-то наблюдает. Она поёжилась и прижалась поближе к Антону и Евгену.

Вдвое внимательней прислушиваясь к тому, что происходит вокруг, она снова немного отстала и вздрогнула, когда на её плечо вдруг легла тяжелая рука. Она не успела испугаться, и в голове только-только мелькнула мысль, что это, наверное, Бирюк незаметно подкрался сзади и решил таким образом над ней подшутить, но когда мгновение спустя Машка перевела взгляд на свое плечо, то с ужасом поняла, что рука эта явно не человеческая: она была тёмной, холодной, скользкой, от неё пахло сыростью и мокрыми опилками.

Она завопила так сильно, как не вопила, наверное, никогда в жизни. Ей казалось, что она уже теряет сознание от страха.

Остальные мгновенно ринулись назад, к ней на помощь. Машка осела на землю, у неё подкосились ноги и закружилась голова.

Откуда-то сверху раздался утробный, густой, слегка растерянный голос:

— Ох, простите меня, юная госпожа! Я совсем не хотел напугать вас!

— О, здравствуй, Клён! — Флавиус помахал рукой. — Ты бы хоть предупредил нас, что не спишь! Не бойтесь, всё в порядке, — успокоил он остальных. — Это всего лишь Старый Клён.

Мария и её спутники подняли свои головы вверх: огромное дерево чуть наклонилось над тропой, шевеля руками-ветками. На каждого из них по очереди внимательно посмотрели мудрые, задумчивые жёлтые глаза, чем-то напоминающие кошачьи.

— Вы не ушиблись? — заботливо спросило Дерево, обращаясь к Маше.

— Н-н-н… нет, — пролепетала Малиновская, поднимаясь с помощью протянутой Антоновой руки и отряхиваясь.

— Простите, я совсем не хотел вас напугать, — повторило Дерево. — Конечно, мне следовало сначала предупредить вас или хотя бы подать голос…

— Вы — энт? — с любопытством спросил Антон.

— Что? — не поняло Дерево.

— Ну, энты… такие деревья, которые могут ходить и разговаривать.

— О, нет-нет, мы никуда не ходим, — проговорил Старый Клён. — Наши корни уходят слишком глубоко в этот мир, чтобы мы могли передвигаться. Но присутствие речи скрашивает эту несправедливость. Они впервые пришли сюда? — спросил он, чуть повернувшись (насколько это было возможно), у Сильфиды. — Или я уже что-то проспал?

— Они первый раз здесь, — ответила ему та. — Так что у тебя ещё будет достаточно времени, чтобы поговорить с ними. А сейчас извини нас, но мы очень спешим. Принесение клятвы не может ждать. До свидания, Клён.

— До свидания! — огромная рука-ветка взмахнула, казалось, до самого неба. — Я очень хочу как-нибудь побеседовать с вами. Со всеми вами, — и, прежде чем его глаза закрылись, мудрый взгляд Старого Клёна на долю секунды задержался на Евгении.

— Пойдёмте, — позвала всех Сильфида.

Они снова зашагали по тропе. Машка, понемногу пришедшая в себя, ещё пару раз обернулась через плечо. Снова уснувший Клён уже было не различить среди остальных деревьев.

— Он здесь один такой? — с любопытством спросил Семён. — Или их целый лес?

— Нет, не целый лес, конечно, — ответил ему Флавиус. — Но они… встречаются. Этот Клён я хорошо знаю, потому что он единственный, который стоит у самой Тропы. Остальные, в основном, растут в глубине леса, особенно там, на западе, — он неопределённо махнул рукой.

Пока они шли, в лесу заметно посветлело, хотя деревья росли всё так же густо — это ночь неохотно уступала место рассвету, уползая в провалы меж тёмных корней.

— Мы почти пришли, — немного взволнованно объявила Сильфида.

Лес кончился внезапно — как будто на земле провели незримую черту. Друзья, стоя у самой кромки лесной полосы, замерли в изумлении; у всех одновременно вырвался вздох удивления — зрелище было неожиданным, поистине фантастическим.

Огромная изумрудно-зелёная долина расстилалась перед ними внизу, в обширной котловине. По ней небольшими группами были разбросаны скопления рябин, но в целом поражало буйство разнообразных цветов: бесконечными пёстрыми покрывалами раскинулись перед ними анютины глазки, нарциссы, примулы, болиголов и львиный зев, маргаритки и душистый табак, маки и уходящие вдаль поля белоснежных ромашек — здесь цвело всё и одновременно. Казалось, что времён года для этого великолепия просто не существовало.