Падение владык (СИ) - Ольга Ружникова
— А, ты об этом чудовище. Нет, я имела в виду другое. Не убитое тобой — к сожалению, а только свергнутое.
— Он, возможно, твой отец.
Только самого Бориса такая малость бы не остановила.
— Невозможно. Он — только твой, радуйся. И Романа с Марией. Но не мой. Моя мать сказала ему это сама. Прежде чем он ее убил. Ты не знал? Она хотела его отравить, он влил этот яд в нее саму. Медленно — быстро не получилось. Она, видишь ли, хотела жить. Мне было четыре с половиной, я пряталась в шкафу.
После смерти матери Юли перестала говорить. Отказывалась есть и пить. Если бы Евгений позволил ей умереть тогда — сейчас не было бы этого разговора. Но Роман бы зарвался всё равно — рано или поздно. Потому что готов был на подлости не только ради ярких прелестей Юлианы. И кого бы то ни было еще.
Как и Виктор Вальданэ, но как раз на стороне того — все права. От крови до мести. Всё — кроме силы и армии.
— Не могу сказать, что не понимаю тебя. Только умирать ради твоей успешной мести в мои планы не входит. Этот яд отравил тебя саму, Юли. И ты сама взяла его на вооружение. Как давно ты врала мне? Это ведь ты подослала ко мне Софию?
— Надеюсь, эту дурочку ты еще не убил? Она ведь правда просто хочет любить своего красавчика.
— Нет. С ней я разведусь. Пусть воссоединится со своей бессмертной любовью. Так будет справедливо, не находишь?
Юлиана расхохоталась:
— Умно. Если гвардеец достаточно хорош, чтобы тащить его в постель — значит, сгодится и в мужья. Вот только как быть с ее горластой родней? Патрикианку древнего рода, бывшую принцессу — за нетитулованного дворянина?
— Ничего, нетитулованный дворянин быстро станет графом. А вот что мне теперь делать с тобой, Юли? Ты ведь не собиралась оставлять меня в живых, правда?
Наливает новый бокал. Смешивает золотое, алое, белое. Отпивает маленький глоток, морщится. Потом вновь глотает залпом.
— Извини, не собиралась. Точнее — не извиняй, потому что за это не извиняются. Что со мной делать? — она искренне рассмеялась. Почти весело. Как не было с самого детства. — Да что хочешь. Ты — император. Убей меня, заточи в Башню, продай на Восток, сделай своей фавориткой. Или рабыней для утех — как хотел Роман. Можешь даже воспользоваться его комнатой — там много… интересного. А потом всё равно заточи и убей — если случайно выживу. Я — не та милая Юли, кого ты знал, правда? Я даже до сих пор не придворная шлюха лишь потому, что никто не предложил достойную цену. Точнее — не успел купить.
Убить, заточить? Как сказал бы отец: напрасная трата такой красоты.
Фавориткой? Кого Евгений обнимал до сих пор? Готовых на всё придворных дам и куртизанок? Тех, кого Юлиана обозвала шлюхами.
Кого еще? Хрупкую, нежную красоту Софии, в чьи сапфировые очи он влюбился сразу и надолго. И кто не прошло и полгода, уже ожидая Вики, отчаянно рыдала, признаваясь, что любит другого. И любила всегда.
А теперь — женщину, что открыто Евгения ненавидит? За то, что совершил его отец, когда сыну было десять лет.
— Убить? В конце концов, ты — не виноватее Софии, а она будет жить. Ты согласилась, что мое решение справедливо. Назови своего любовника. Желательно — последнего, но если он настолько ужасен — любого другого.
— Какой ты добрый и милосердный. Аж тошно. А если он (этот мой любовник) уже женат — ты и ему новую жену подыщешь? Жаль, я не догадалась пригласить в постель почтенного отца пяти детей. Или варвара с окраины. А еще лучше — беглого квиринского раба. Еще можно банджарон из табора. Это было бы хоть забавно. — Смех резко оборвался. — Впрочем, ты еще можешь замуровать меня вместе с Романом. Казнь вполне в духе нашей родной Мидантии, не находишь? А он как раз очень жаждал стать моим любовником. Вряд ли правда в гробнице поместятся все его любимые игрушки, но ведь стены можно расширить.
— Оставь уже в покое Романа. Называй живых, Юли.
— Живых нет. Ты меня плохо слышал? На такую дорогую шлюху, как я, достойных покупателей не нашлось. А по зову сердца… прости, его у меня нет. Ни сердца, ни зова. Я — девственница, Эжен. Придется меня всё же казнить или искать мне супруга по другим критериям.
— Это очередная ложь?
— Зачем она мне? Я могла сказать, что повалялась с портовым матросом и забыла спросить его имя. Вызови лекаря, повитуху или проверь сам, — презрительное пожатие точеных плеч. — Мне плевать. Это не делает меня лучше или хуже. Я уже сказала: просто не успела продаться. Видишь, я — аморальна так, что даже говорю правду. Так что тащи уже сюда яд или шелковый шнурок и покончим с этим. Если хочешь — на твоих глазах. У меня хватит духу оборвать жизнь самой, не сомневайся. Ну, если, конечно, убийство своими руками не доставит тебе… немного радости.
Комната Романа, яд, шнурок. Всё это Евгению предлагает девчонка, выросшая на его глазах. Прочитавшая сотни таких же книг. Как давно она успела записать прежнего друга в извращенцы и садисты?
— Яд — твое оружие. Ты же дала его Софии.
— Да не яд это был, а сильное снотворное. Что я, спятила? Я даже не знаю всех противоядий, что ты хлещешь бокалами. Ты бы просто заснул надолго и нам не мешал. Убить тебя должны были не мы. Октавиан — не отравитель.
Октавиан — да. Но не он лично сговаривался с Софией. А Юли легко соврала бы и ему.
— Никто не виноват, что дура не поверила мне и струсила всерьез.
Просто хорошо тебя уже знала. Но при этом поверила настолько, что готова была вручить собственного ребенка.
— Зачем ты собиралась увезти мою дочь?
Хуже, что София о заговоре знала. Иначе ни за что не согласилась бы передать ребенка Юлиане. Даже на время.
— А сам не понимаешь? Не тебя же шантажировать — ты уже был бы трупом. Кто-нибудь стал бы править за нее. Я или Октавиан… кто выживет. Сам знаешь. Константин — не правитель. Не волнуйся — он просто не стал бы нам мешать. Добровольно. Он полностью верил Октавиану. А детей у него не будет — потому что не будет у Марии.
— Вы отлично всё спланировали. Константина с Марией
