Василий Мельник - Городская фэнтези 2010

— Она была колдуньей, — возразил Валеас. — Нас нельзя хоронить, иначе какая-нибудь хрень на могиле начнется, побочные остаточные эффекты. Пусть ветер развеет ее прах, и пусть ее дух будет свободен, как ветер.

Мы с Олой повторили за ним традиционные слова прощания. В глазах у меня щипало. Олимпия тоже вполне искренне шмыгнула носом, заметив:

— Она была славная, жалко… Лучше б мы тех двух сучек на тот свет проводили.

— Серые наверняка засекли нас, — услышав о сучках, негромко произнес капитан, поглядывая на стену деревьев, опутанных черными лианами и мочалистыми гирляндами зимнего лишайника, с сугробами на могучих лапах и расплывчатыми, как тучи, вершинами.

— Я ведь уже сказал, не тронут. В третий раз повторить?

— Хотелось бы, господин Мерсмон, обсудить вопрос об условиях сотрудничества…

— Сейчас обсудим. — Кошкой втершись между мужчинами, Олимпия улыбнулась капитану задорно и обворожительно. — Только лучше в тепле за чашкой кофе, согласны? Вал, ты бы пока списочек составил, чего купить в городе, а то у меня память дырявая, ты же знаешь. Дома я таскала с собой карманный комп, он за меня все помнил, а тут он в первый же день сдох — ну, еще тогда, летом… Пойдемте?

Она смело ухватила капитана под руку, и тот повел ее к командной машине. Караванщики уговаривали пассажиров разойтись по фургонам и не нервничать, клятвенно заверяя, что «все в порядке, скоро поедем». Большинство проглатывало эту наглую ложь, но наблюдательных не могли не зацепить косвенные признаки истинного положения вещей: подозрительно утоптанное белое пространство между автоколонной и елажником, кострища кучи мусора, мерзлые разводы помоев, монументальный снеговик… Счастье, если никто не запаникует.

Валеас, вытащив блокнот и карандаш, принялся за перечень покупок.

— Ты раньше знал Джазмин?

— Немного, — отозвался он, не прерывая своего занятия. — Видел раза три-четыре. Она была идеалисткой — сильная, но незащищенная, из-за этого и. кончила так по-глупому. И с ученичками ей под конец не повезло… Я бы на ее месте обоих убил: Ингу — потому что дрянь, а тебя — чтобы не мучился.

— Ты же менталист, мог предупредить, что у Инги на уме! Вместо этого умотал трахаться в пассажирский фургон, как будто тебя туда звали… Наверняка у Инги мозги соскочили с петель, еще когда мы все вместе сидели, мог же сказать! Что, разве не так?

От удара в лицо у меня внутри что-то хрустнуло, в глазах потемнело. Небо качнулось, надвинулось, заполняя почти все поле зрения. Хвойные сгустки оторвались от кряжистых древесных башен и поплыли по кругу. В носоглотке такие ощущения, словно нахлебался мыльной воды, во рту привкус крови.

— Я бы сказал, если б был в курсе, — спокойно сообщил Валеас. — Инга закрылась наглухо, как только узнала, что я менталист. Нормальная мера предосторожности, это ты, дурак, до сих пор ходишь открытый. Дай-ка гляну, я тебе ничего не сломал?

— Не лезь!

Игнорируя протесты, он бесцеремонно ощупал мою физиономию и констатировал:

— Ага, сломал. Не дергайся. Сейчас сделаем, как было.

Караванные охранники поглядывали на нас с профессиональным интересом, однако вмешиваться не спешили — оно им надо? Покончив с первой помощью, Валеас опять взялся за список. Я сидел на снегу, хотя небо больше не кружилось, кровь из носа не текла, и ощущение, будто вместо лицевых костей у меня треснувшая яичная скорлупа, тоже исчезло. Лечить он умеет не хуже, чем бить, но все равно гад.

Как выяснилось позже, это Ола попросила его присмотреть за мной, вот он и «присматривал» в меру своего добросердечия.

Сама она, вернувшись, с ходу объявила:

— Тронемся после обеда. Я все уладила. Главное, не забудь кухлярку забрать из моего рюкзака, и пусть ее в этот раз Эберт ощипывает. С ним я тоже поговорила, ага, так что сейчас он отправился уламывать капитана и писать письмо домой, чтобы там не беспокоились. Прикинь, он сам захотел, типа давно мечтал о каком-нибудь таком приключении. Умолчала я только о том, что ему придется завтра вечером возиться с кухляркой, слушая твои понукания, пусть это будет сюрпризом. — Ола хитренько ухмыльнулась. — С Трансматериковой вообще надо дружить и взаимовыгодничать, они будут еще как рады. Не пугай людей разбойничьей рожей, и они сами к тебе потянутся. И скажи спасибо, что у тебя есть свой личный политтехнолог!

— Спасибо, — усмехнулся Валеас.

Вроде без иронии. Чуть ли не с теплотой.

— Ага, и давай сюда список, это ж самое актуальное…

Неприкаянно слоняюсь вдоль вереницы машин, а шоферы и механики с жизнерадостной руганью разогревают моторы, проверяют колеса и прочее свое хозяйство — на их улице долгожданный праздник.

Меня поедом ела тоска. Если б знал, если б не ушел спать, если б оказался рядом, чтобы отобрать у этой дуры нож… Закричали «Обед!», я вернулся в фургон, с животным аппетитом съел миску перловой каши с разваренными волокнами тушенки. Выпил стакан чаю, по случаю завершения нашего стояния посреди Леса заметно более сладкого, чем в предыдущие полторы недели. Потом опять вылез наружу, меня как на аркане туда тянуло: мысленно сфотографировать это страшное место, где осталась Джазмин, и сохранить в памяти. Хотя «осталась» — неправильное слово. Она здесь не осталась, ее нигде больше нет.

Возле снеговика стоят Валеас и Ола — он инструктирует, она слушает и кивает. К ним направляется парень с лыжами в одной руке и разбухшей спортивной сумкой в другой. Физиономия точно знакомая, но не помню, как зовут.

— Привет! — улыбается он, дождавшись окончания разговора.

И смотрит из-под косой челки с вызовом, но не воинственно, как перед дракой, а с каким-то непонятным для меня вызовом, словно дразнит. Нашел с кем играть. Валеас его сейчас зашибет.

— Ладненько, все поняла, — еще раз энергично кивает Ола. — Не боись, не заплутаю. Я так хочу в город, что найду его с завязанными глазами в кромешном вакууме. А ты, Матиас, не убегай, со мной поедешь.

Лесной колдун меряет взглядом подошедшего парня, но вместо того, чтобы одним ударом стереть провоцирующую улыбку, неожиданно ухмыляется в ответ:

— Лыжи оставь, наденешь снегоступы. Там иначе не пройти. А барахло надо было сложить в рюкзак.

— У меня нет рюкзака. Зато есть коньяк и сгущенка, выпросил у капитана. Может, я тогда схожу, поищу рюкзак?

— Давай сюда. — Валеас отобрал у него увесистую сумку и легко закинул на плечо. — На заимке будем завтра, а сегодня заночуем в шалаше, до которого еще добраться надо, так что шевелись.

Теперь до меня дошло, что это Эберт. Я-то привык видеть его умирающим на койке в медфургоне, а тут он живой и здоровый, разве что лицо исхудалое, и ведет себя так, словно собрался на пикник. Интересно, ему хотя бы объяснили, что он заложник?