Василий Мельник - Городская фэнтези 2010
Тут Инга, все порывавшаяся выдать какие-то возражения, с судорожным всхлипом ринулась в объятия Джазмин… Так мне показалось в первый момент. Темень ведь ночная, костерок еле теплится, подробностей не разглядишь. Наставница тоже издала тонкий полувизг-полувсхлип, отшатнулась. Инга шагнула следом и, когда та осела на снег, рванула в стороны полы ее шубы, ударила еще раза три, примериваясь, как будто перед ней манекен кесу на занятиях по самообороне.
Джазмин больше не шевелилась. Сжавшаяся в комок Инга быстро огляделась, потом старательно, словно зарабатывая хорошую оценку, вытерла о мех шубы окровавленный нож, вскочила и вытянула над телом руки с растопыренными пальцами, наводя скрывающие чары. Так себе чары, ученические, вовсе не та вязкая дрянь, которую лесной колдун нейтрализовал с немалым трудом, провозившись больше часа.
Убить двухсотлетнюю магичку — задача из разряда «зубы обломаешь». Безоружная Джазмин могла защититься от сдуревшей девчонки дюжиной способов… Если бы у нее была в запасе хоть капля силы, но ведь она все без остатка израсходовала на караван. Из-за меня.
Ноги подкосились, в голове зашумело, и я повалился в снег на колени. Кажется, еще и отрубился, потому что в следующий за этим момент сижу, прислоненный к снеговику (его в первые дни шоферы слепили от нечего делать), а Ола отпаивает меня из фляжки чем-то крепким, отдающим елажниковой хвоей.
— Моя вина… — Язык еле ворочается.
— Ага, конечно, а эта сучка Инга всего лишь рядышком стояла.
Тарасии Эйцнер и Инги уже след простыл. Свежая лыжня уходила на восток, в ту сторону, откуда мы приехали. Ушли еще затемно, никто их не видел, налегке: у госпожи Тарасии, как рассказал стюард, багажа было всего ничего, элегантный рюкзачок из похожей на серый бархат шкуры кесу, и Инга, отправляясь в новую жизнь, захватила с собой только самое необходимое. Лыжи они украли. Стояло несколько пар возле фургона-подсобки… «Ничего не должно даваться человеку даром», — но на чужие лыжи, надо понимать, это правило не распространяется.
— Как думаете, могли бы мы догнать этих сук? — с нехорошим азартом спросила Олимпия, глядя на две параллельные полоски, уползающие в хмурую даль редколесья, осененную причудливо вырезанными хвойными кронами, седыми от изморози.
— Зачем? — равнодушно бросил Валеас.
И правда, зачем? Он хоть и крут нереально для своих тридцати лет, но все же не настолько, чтобы драться с Высшей. И вряд ли Старый Сапог с Ингой потрюхают на лыжах до самого Магарана. У Высших есть недоступные для нас пути, позволяющие попадать из пункта А в пункт Б, минуя обычное пространство. Доберутся до ближайшего — и будут нынче вечером ужинать за тысячу километров отсюда, поэтому Тарасии было все едино, выберется наш караван из Леса или нет.
Перед тем как повернули к машинам, я на долю секунды поймал взгляд Валеаса, брошенный напоследок на лыжню. От этой тяжкой ледяной ненависти у меня все печенки покрылись инеем, хотя предназначалась она не мне. Когда-нибудь догонит. Не сегодня и не завтра, а когда наберет достаточную силу, чтобы бить наверняка. У него к Высшим свой счет.
Пока охранники и шоферы собирали лапник для погребального костра, мы попытались расспросить стюарда, дежурившего ночью в том фургоне, где ехала госпожа Старый Сапог. Разумеется, ничего он не запомнил — то ли спал, то ли нет, но в памяти осталось блеклое грязноватое пятно, словно на ватмане, где затерли карандашный рисунок. Валеас ухитрился считать кое-какие обрывки: отдельные миллиметровые штрихи, бороздки от карандашного грифеля — все-таки человеческое сознание не бумага, а Старый Сапог стирала второпях, мимоходом.
Инга:…Так говорила о Высших… Яне могла… Быть с Высшими, управлять людьми… Испытайте меня…
Тарасия:…Думаешь, достаточно одного твоего желания?..
Инга:…Переступила через кровь… Докажу…
Тарасия:…Что ж, попробуй… Предупреждаю… Скрывающие чары, тебе еще учиться…
Последний обрывок фразы заставил Валеаса сдержанно 4 ухмыльнуться: он ведь уничтожил, хоть и не без труда, чары Высшей.
В голове не укладывается… Видимо, я это не просто подумал, а пробормотал вслух, потому что Олимпия отозвалась:
— А я, знаете, понимаю… Когда я была маленькая, мы с мамой кое-как перебивались от зарплаты до зарплаты, денег вечно не хватало, а мне хотелось новых кукол, они же красивые. Поганкой я была, как выражается наставница Текуса, и, чтобы мама купила новую игрушку, ломала старые. У Инги мозги сработали в том же направлении. — Глаза Олы поблескивают из-под челки потрясенно, с театральным испугом. — Я поступала так с куклами, но я бы не подняла руку на своего учителя.
— Еще бы ты попробовала, — саркастически хмыкнул Валеас.
— Ага, и попробую… Ты любишь раздавать другим плюхи, а сам еще какую заслужил! Разбойник, блин, с большой дороги… Когда капитан подкатится побеседовать о дальнейшем, разговаривать с ним буду я, пока ты все хорошие перспективы не угробил. Ну, пожалуйста, ведь это я у нас политтехнолог, поэтому пусть в этот раз будет по-моему!
Они пошли к толпе караванщиков, я побрел следом. У них жизнь продолжается, с перспективами… Это для меня она остановилась, как сломанные часы.
Завернутую в шубу Джазмин положили на высокое хвойное ложе. Караванщики стояли полукрутом, самые оклемавшиеся из пассажиров тоже повыползали из фургонов и присоединились. Бывает, что в пути кто-нибудь умирает, это не повод для паники, а о том, что мы застряли здесь еще полторы недели тому назад, они, будем уповать, не догадаются.
— Господа маги. — Капитан говорил вполголоса, чтобы даже свои не услышали. — Понадобятся ваши чары, чтобы о нас не прознали кесу. Раньше этим занималась покойная миледи Джазмин…
— Не тронут вас кесу, — буркнул Валеас.
Три наших огненных сгустка ударили в груду елажниковых лап одновременно. Взметнулось и загудело бледное при дневном свете пламя. Волшебный огонь сжигает быстро, и скоро на снегу осталось только черное пятно. Заодно и в душе у меня что-то выгорело.
— Пепел соберем и похороним? — предложил первый помощник капитана.
— Она была колдуньей, — возразил Валеас. — Нас нельзя хоронить, иначе какая-нибудь хрень на могиле начнется, побочные остаточные эффекты. Пусть ветер развеет ее прах, и пусть ее дух будет свободен, как ветер.
Мы с Олой повторили за ним традиционные слова прощания. В глазах у меня щипало. Олимпия тоже вполне искренне шмыгнула носом, заметив:
— Она была славная, жалко… Лучше б мы тех двух сучек на тот свет проводили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});