Виктория Абзалова - Да не убоюсь я зла

Уриэль теперь уже пытался сдержать слезы — не получалось. Ему с трудом удалось справиться с собой, и он тут же отодвинулся от людей.

— Говорят, ведьмы не плачут никогда, — ни к кому не обращаясь, заметил Ян, — Тогда демонам и вовсе не положено…

— Доброта людей — страшнее ненависти, — глухо проговорил Уриэль, ложась и отворачиваясь лицом к стене.

Есть он так и не стал.

Лют и Марта сидели рядышком, на подвернутом плаще. У обоих на душе было скверно.

— Уйдешь ведь… — кружевница не спрашивала.

— Уйду, — признал Ян.

— Неужто оно того стоит?

— Так ведь я по-другому не умею… Прощать врагов и благословлять проклинающих — это не про меня: уж таков уродился!

— А потом что? Опять на большак?

— А если и так? — Лют продемонстрировал клыки.

О том, что он будет делать потом, после того, как найдет и накажет Хессера, он пока старался не думать. Черт! Дело даже не в свободе, — волки-одиночки не больше, чем красивая байка. Просто не было у него ничего никогда, а когда нет ничего — так и терять нечего, кроме собственной шкуры.

Марта внезапно ткнулась ему в грудь, обвивая шею руками.

— Ян, не нужен мне твой монах! И никто не нужен! Знаешь же, я за тобой и в пекло пойду…

— А кто тебе сказал, что я позволю?! — Лют зло стряхнул ее с себя, — Вбила в голову невесть что, будто я за всю жизнь одной тебе под юбку забраться хотел! То, что я за тобой на мост полез — не значит ничего! Дурак просто, не могу на такое смотреть спокойно… В пекло… Окунусь — вынусь! И без таких помощников. Морока только…

С тихим смешком Марта поднялась.

— Твоя воля… Да только и я сама себе хозяйка. Я тебя не о милости прошу. И ты мне ни чем не обязан. Просто знай, что всегда приму… Любым.

— Не стоит… — Ян тоже поднялся и, с нежностью, которой от него ожидать было трудно, провел кончиками пальцев по щеке женщины, — За чем на будущее загадывать?

Все одно не сбудется. А если сбудется, то не так…

Сколько б она не прожила на свете, а взгляда этого, во век не забудет! — поняла Марта. Никто на нее никогда так не смотрел, и наверное не посмотрит… В груди словно заноза застряла.

Но Лют на этакой минорной ноте долго не мог: притянул вдову ближе, жадно впиваясь в давно вожделенные губы, а потом бесцеремонно потащил за собой, — туда, где свидетелями им могли быть только их же лошадка да монастырская живность.

— С ума сошел! — Марта, не пробуя даже отбиваться, повалилась в сено, — В доме Божьем…

— Что тебя смущает-то? Святые отцы вон, и в церквях блудят… — сильные руки уже проворно стягивали с покатых плеч желтую ткань.

Марта хихикнула низко, и вдруг придержала их, отстраняя от себя крепкое тело.

— Стой!

— Чего еще? — несказанно удивился Ян.

— А что если он нас и здесь слышит? — шепнула она в мерцающие зеленые огни.

— Кто?

— Он… Уриэль… — Марта залилась невидимым в темноте румянцем.

Лют сплюнул, чертыхаясь.

— Не слышит!

— А если…

— Нет!

Возня, шорохи…

— Говоришь, ни одну силой не брал?

— Нет.

— Так тебе и не надо…

— Ой, захвалишь! Загоржусь еще…

— Куда уж больше!

Смех. Стон.

Тьфу ты, дьявол! Надо было плащ, что ли постелить…

12

Марта лежала, бездумно скользя взглядом по перекрытиям, затянутым густой паутиной. Она лежала тихонько, не пытаясь убрать с голой груди шершавую ладонь, сейчас расслабленную, — в кои-то веки она проснулась раньше оборотня: пусть, он должно быть порядком намаялся с ними… До чего же хорошо лежать вот так, ощущая тяжесть крепкого мужского тела и приятную истому в каждой клеточке, после почти бессонной ночи, поделенной на двоих! Марта мечтательно прижмурилась: наверняка синяки кое-где останутся… Сладко… Почему нельзя, что б так всегда было?!

— Так и знал, что искать здесь следует! — раздался над любовниками ледяной голос.

Марта взвизгнула, кое-как натягивая платье. Люта спросонья — просто подкинуло, едва на четыре лапы не приземлился.

— Не ждал, что так скоро свидимся, — сухо сообщил отец Бенедикт, холодно рассматривая характерные царапины от ногтей на плечах Яна.

Марта с удивлением увидела, как смущен оборотень, излишне деловито вытряхивающий травинки из волос. А она-то думала, что его ничто не берет!

— Что, не рад, отче?

— Сейчас-то тебя что ко мне привело? — вместо ответа, не меняя тона, поинтересовался аббат, возвышавшийся над ними суровым обличением греха.

— Дело доброе и значит, Богу угодное! — твердо отозвался Ян, мгновенно вернувший самообладание, — Людям помочь.

— Не ей ли? — отец Бенедикт повел бровью в сторону Марты.

— А что? Тоже ведь дщерь Божия! — нехорошо усмехнулся Лют.

— Все мы равно дети Божии. Но по Уставу ей здесь быть не должно! Не говоря уж… — монах поджал тонкие губы.

— Ну… октябрь на носу! Холодно же… — Ян помотал головой, и натянул рубаху, — в чистом поле ночевать.

— На сене тепле, — согласился аббат, и Марта даже рот раскрыла от изумления, разглядев на лице оборотня краску смущения. Не к месту ее разобрало веселье, как представила Яна подростком, пойманным на горячем, и распекаемым строгим наставником.

— Глупости это! — пожав плечами, поднялся Лют, становясь вровень с монахом, — Я ее у Святого судилища отнял. Хорошая женщина, честная — мне не веришь, сам узнай.

Не ведьма Марта, голову кладу! Да и я ей жизнью обязан.

Впервые в лице отца Бенедикта что-то дрогнуло. Матерь Божья! — все еще сидевшая на сене Марта вздохнула про себя: будь ты хоть монах, хоть волколак — до чего же чудны! Ведь видно же, что священник в крестнике души не чает, наверняка извелся весь с таким-то сыном… А для Яна настоятель и вовсе величина недостижимая, он от него любую кару примет… Даже зависть взяла: у нее такого никогда не было.

Но вот уперлись же лбами!

— Если честная — полагаю, вы сюда венчаться прибыли? — высказал отец Бенедикт, невозмутимо глядя на Люта: тот хватал воздух.

— Э, не-ет! — больше и сказать ничего не смог.

— Или так, или — вот вам Бог, а вот порог, — обозначил монах, — Я блуду не пособник.

— Да ведь ты нас сам так на грех толкаешь!

— Ой ли? Сие, сын мой, от тебя зависит!

— Не бывать тому!

Отец Бенедикт взглянул на притихшую оробевшую Марту, и на миг в темных глазах мелькнула улыбка.

— До свидания, — монах невозмутимо развернулся, удаляясь.

Ян бросился следом.

— Погодь, отче! Не во мне дело. Да и не только в Марте. Есть задачка по заковырестее…

Лют рассказывал все, без утайки, в том числе и своих дел не скрывая. Лицо монаха мрачнело все больше.