Стивен Эриксон - Сады луны (перевод И. Иванова)

Затем невидимый властелин Дитя Луны переместил базальтовую крепость сюда и заключил союз с магами Крепыша.

Боевые маги, в число которых входила и Дырявый Парус, понимали: силой магии такого противника не возьмешь. Осада генабакийского города забуксовала, если не считать «сжигателей мостов». Те упорно вгрызались в каменистую землю, стремясь подкопаться под городские стены.

Как всегда, Дырявый Парус обратилась к базальтовой крепости с молчаливой мольбой: «Останься. Не улетай. Убереги эту землю от запаха крови и предсмертных криков солдат».

Калот терпеливо ждал. Он молчал, зная, что она совершает свой ритуал. Умение понимать — одна из причин любви колдуньи к этому человеку. Разумеется, она любила его как друга. В любви к другу нет ничего серьезного и ничего опасного.

— Чувствую, Хохолок теряет терпение, — тихо произнес Калот.

Колдунья вздохнула.

— Я тоже это чувствую, потому и не тороплюсь.

— Пойми, Парус, мы же не можем долго здесь прохлаждаться. — Он лукаво улыбнулся. — Это дурно растолкуют.

— А что, наше присутствие как-то повлияет на их решения?

— Они вряд ли вообще начали что-то решать.

Улыбка Калота погасла.

— Пора двигаться.

Через несколько минут они подошли к штабному шатру. Одинокий военный моряк, стоявший на карауле у полога шатра, беспокойно оглядел обоих магов и отдал честь.

— Из Седьмого полка будешь? — спросила она караульного.

— Так точно, колдунья. Третий взвод.

— Что-то мне твое лицо знакомо. Передай от меня привет сержанту Ржавому.

Дырявый Парус приблизилась к караульному.

— Чем там пахнет, служивый? — спросила она моряка.

Он заморгал, потом сбивчиво ответил:

— Вы не там нюхаете, колдунья.

Караульный указал головой на небо.

— Если и пахнет, то оттуда.

Калот едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.

— Бедняга подумал, что ты унюхала, как от него воняет потом, — шепнул он.

Дырявый Парус поморщилась. Из-под металлического шлема караульного текли струйки пота.

— Спасибо за предостережение, служивый.

— Услуга за услугу, колдунья.

Караульный вторично вскинул руку, салютуя ей. На этот раз его приветствие было куда более личным.

«Они все еще помнят меня и, наверное, до сих пор считают, будто я им вроде мамаши. Вот и этот из осколков Второй армии, блистательной гвардии императора. И всегда услуга за услугу. Спаси наши шкуры, колдунья, и мы спасем твою. А много ты видела бескорыстных семей? То-то же. Но почему они все больше становятся мне чужими?»

Колдунья рассеянно отсалютовала караульному.

Маги вошли в штабной шатер. Дырявый Парус сразу же ощутила присутствие магической силы, которую Калот называл запахом. У него заслезились глаза, а у нее обручем сжало голову. Дырявый Парус очень хорошо знала природу этой силы: та была для колдуньи сущим проклятием и противостояла ее собственной. Голова заболела еще сильнее.

Штабной шатер был разделен на две половины. В первой, тускло освещенной коптящими лампами, стояло чуть больше десятка грубых деревянных стульев. У стены, на походном столике, поблескивал медный кувшин с дрянным вином, окруженный почерневшими кружками.

— Клобук меня накрой, Парус. До чего мне здесь противно, — шепнул ей Калот.

Когда ее глаза привыкли к полумраку, Дырявый Парус увидела на второй половине знакомую фигуру. Человек склонился над столом с картами, за которым обычно сидел Дуджек. Его красный плащ колыхался, как вода под ветром, однако сам человек оставался неподвижным.

— Поганое зрелище, — прошептала Дырявый Парус.

— Я только что об этом подумал, — ответил ей Калот.

Они уселись.

— Как ты думаешь: у него это заученная поза?

Калот усмехнулся.

— Вне всякого сомнения. Верховные маги Ласэны не разбираются в боевых картах. Он скорее погибнет, чем возьмет на себя труд понять, что к чему.

— Правильнее сказать — скорее нас погубит.

— Наконец-то мы сегодня займемся делом, — послышалось с соседнего стула.

Дырявый Парус нахмурилась, поглядев на стул. Он казался темнее остальных.

— Ты ничем не лучше Тайскренна, Хохолок, — укоризненно бросила она. — Радуйся, что я не села на твой стул.

Хохолок снял заклинание. Вначале в сумраке появились его желтоватые зубы, а затем и все лицо. На его плоском, испещренном шрамами лбу и бритом черепе блестели капельки пота. Ничего удивительного: этот маг мог бы вспотеть даже в леднике. Он наклонил голову; выражение лица Хохолка было презрительно-отрешенным. Темные глазки остановились на Дырявом Парусе.

— Ты еще не разучилась работать, а?

Хохолок расплылся в улыбке, отчего его мясистый, свернутый вбок нос стал еще более приплюснутым.

— Если забыла, я напомню: работой называется то, чем ты занималась, пока не приобрела обыкновение укладываться с нашим дорогим Калотом. Пока не стала слишком уж мягкотелой.

Колдунья приготовилась ответить, но Калот ответил первым. Растягивая слова, он произнес:

— Надоело одиночество, Хохолок? Разве я не говорил тебе, что маркитантки потребуют с тебя двойную плату за свои ласки? Но тебе, наверное, жалко денег.

Калот взмахнул рукой, будто прогоняя дурные мысли, и продолжал:

— Есть еще одна простая причина. После гибели Недариана в Моттском лесу Дуджек поручил командование боевыми магами Дырявому Парусу. Нравится это тебе или нет, но здесь ничего не попишешь. Такова плата за твою двойственность.

Хохолок нагнулся и отколупнул кусочек глины, приставший к его атласным туфлям. Просто удивительно, как ему удалось добраться до шатра и не заляпать их целиком.

— Слепая вера, дорогие соратники, — удел глупцов, ибо она… Его прервал резко отдернутый полог шатра. Вошел Дуджек

Однорукий. На висках белела мыльная пена, не смытая после утреннего бритья. В шатре запахло коричной водой.

За многие годы Дырявый Парус не просто свыклась с этим запахом. Он стал для колдуньи символом безопасности, устойчивости, здравого рассудка. Дуджек Однорукий был воплощением всех этих качеств, и не только для нее одной, а и для армии, воевавшей под его командованием. Дуджек остановился посередине, поглядывая на магов. Дырявый Парус откинулась на спинку стула и, полуприкрыв глаза, следила за Железным кулаком. Ей казалось, что три года вынужденного промедления подействовали на него, как возбуждающее средство на старика. В семьдесят девять он выглядел пятидесятилетним. Взгляд серых глаз Дуджека оставался острым и непримиримым. Глаза удивительно сочетались с его худощавым, обожженным солнцем лицом. Он держался прямо, что делало его выше своих пяти с половиной футов. Одеяние Дуджека было простым, и украшения на пурпурно-красных доспехах заменяли темные пятна пота. Пустой рукав левой руки (ее отняли почти по самое плечо) был тщательно заправлен. На ногах командира были напанские сандалии со шнуровкой из акульей кожи. Выше сандалий белели волосатые икры.