Во имя твое - Дмитрий Панасенко
Август кряхтя поднял нож. Покрытое многочисленными щербинами и заминами, носящее на себе следы неумелых правок, плохо заточенное лезвие. В выдающих дурной, небрежно прокованный металл, кавернах следы ржавчины. Острие слегка погнуто. Но овце этого судя по всему хватило. Может хватит и для человека. Взвесив оружие в руке, Цу Вернстром ободряюще кивнул дожидающимся его копейщикам и выдавив из себя беспечную улыбку последовал за великаншей. Нож прибавлял уверенности.
«В конце концов, не будь у нас шансов, варварка наверняка просто бы ушла».
— Как зайдем, ты барон, лучше держись поближе. — Проворчала приостановившаяся на пороге дома великанша. — Вы, которые с копьями, тоже сзади встанете, если драка будет, то из-за спин наших в них и тыкайте. Оружие далеко не выставляйте, если они будут в броне, то в ляжки и пах цельте, про лицо забудьте. И это, под ногами не мешайтесь и своих не заденьте… А ты, с молотом, барона прикрывай. Проморгаешь мне его, сама тебя пришибу, ясно?
— Ясно, девица-краса, как не ясно, ответил за всех один из близнецов и нервно подергал себя за совершенно нетипичные для жителя Подзимья длинные заплетенные в тонкие косички свисающие на грудь усы. Да ты не боись, мы с браткой тоже не пальцем деланные, почти год на службе его Императорского мать его Величия в пехоте резерва отпахали.
— А чего тогда сразу сами к этим не пошли? — Искренне поразилась великанша. — И нас когда встречали за спинами у остальных прятались?
— Такова доля копейщика, за чужими спинами стоять. — С философским видом пожал плечами второй близнец. — Случись, что мы бы все равно первыми против тебя девица вышли, и и прикололи бы как миленькую, ты не сумлевайся. А что в новые хоромы Денуца не поперлись… дурные мы что ли, сами двое, да на шестерых с арбалетом лезть? Тут куча нужна. В куче всегда сила.
— Понятно. — Чуть заметно усмехнулась дикарка.
— Спаси нас боги. — Пробормотал кузнец и взмахнул для пробы кувалдой.
— Белый бог помогает тем, кто может сам себе помочь. — Громко фыркнула великанша, и толкнула дверь плечом.
[1] Крайне оскорбительное для северян выражение.
[2] Мир! Мир!
[3] Приходской священник.
[4] Скорее всего речь идет о седлах с высокой задней лукой и прямой посадкой.
[5] Видимо имеется в виду ополчение. По законам Подзимья каждое селение должно содержать для своего феодала по одному бойцу на дюжину дворов. Естественно к свободным поселкам такая обязанность не относится. Но ополченцев все равно содержат.
Десять ударов сердца
В доме старосты было на удивление светло. А еще душно и жарко. Незваные гости не мелочились и помимо шести развешенных вдоль стен жировых ламп избу освещала добрая дюжина расставленных на по углам толстых восковых свечей. В большом, сложенном из цветного камня, очаге, ярко пылали дрова. Над огнем, распространяя одуряющий аромат жаренного, вяло скворча, висело сразу четыре плотно насаженных на вертел, истекающих жиром, гусиные тушки. У вертела медленно его поворачивая, стояла высокая, не старая еще, простоволосая женщина в одной, исподней рубахе. Глаза женщины были шалыми, нижняя губа распухла, на лице засохли дорожки от слез. Август мелено повернул голову в сторону стола и скорее услышал, чем почувствовал, как скрипят его зубы. На тщательно выскобленных досках распласталась девочка лет двенадцати. Абсолютно голая, если не считать задранной почти под мышки сорочки. Расширенные от боли и ужаса глаза девчонки невидяще смотрели куда-то сквозь потолок. Рядом с ней, сложив ноги на стол, сидел здоровенный, не уступающий габаритами великанше Сив, весь топорщащийся налитыми мускулами, одетый лишь в несуразно широкие атласные штаны, чем-то напоминающий племенного быка, длинноволосый мужчина. Он был бос, и его огромные, покрытые мозолями ступни лежали прямо на измазанном кровью животе девочки. Еще один мужчина развалился на лавке у стены, он тоже решил избавиться от сапог, и судя по стоящей рядом широкой, исходящей паром деревянной бадье, недавно парил ноги в горячей воде. На соседней лавке, бесстыдно раздвинув затянутые в кожу и бархат, новомодных узких штанов-чулок, бедра полулежала невысокая, по новой Ромульской моде коротко стриженная «под пажа», гибкая словно кошка, молодая женщина в расстегнутой почти до пупка, украшенной аляповатыми узорами, зайтуновой[1] рубахе. В одной руке женщина сжимала кинжал, в другой покоилась небольшая круглая палочка, судя по всему, заготовка для древка арбалетного болта. Еще двое, уже стояли посреди комнаты. Оба как на подбор, рослые, крепкие, жилистые, один сжимал в руках короткий широкий тесак, второй словно хворостиной поигрывал увесистым клевцом. В его левой руке покачивался небольшой, окованный по кромке металлом круглый щит.
— Ну и кто к нам пожаловал? Решили еще одну бабенку привести? А чего она такая страшная да грязная?
Разорвавший тишину слегка хрипловатый, глубокий, наполненный внутренней силой голос принадлежал последнему из кантонцев. Расположившейся рядом с коротковолосой, молодой, вряд ли разменявший третий десяток лет, мужчина в отличие от остальных не мог похвастаться ни высоким ростом, ни боевыми шрамами, ни крепкими мускулами, но в его взгляде было что-то такое, от чего в голове Августа громко зазвенели тревожные колокольчики. Возможно, в этом была виновата абсолютная безмятежность коротышки гармандца. А может, все дело было в небрежно прислоненном к стене клинке. Пастор ошибся, это была не сабля. Скьявонна[2]. Богатые ножны, украшенный серебряной и медной проволокой сложный эфес, это не было похоже на оружие обычного солдата. Юноша готов был заложить собственную голову что ножны скрывают клинок из радужной сулжукской стали. Гибкий словно хлыст и при этом твердый как гранит. Цу Вернстром знал кому мог принадлежать подобный клинок. И от этого знания у него по спине бежали мурашки.
«Раубриттер. Или удачливый бретер. Судя по всему это не просто отряд, а вольное рыцарское копье[3]. Гребаный святоша, во что он их втянул? Во что они вляпались?».
— И вам хорошего вечера, добрые люди. — Заметив, как белеют сжимающие топорище колуна костяшки пальцев дикарки, Август успокаивающе тронул готовую уже шагнуть вперед великаншу за локоть и отрицательно покачал головой. Сив приглушенно заворчав осаженным хозяйской рукой лютым цепным псом раздраженно сбросила с себя руку. Плечи северянки напрягись. Цу Вернстром никогда еще не впутывался в подобные ситуации, но имел достаточно опыта торговых переговоров, чтобы почувствовать, как в него тонкой струйкой начинает вливаться уверенность.
«Они видели нас
