Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

— Замечательно, — кивнул царевич. — Ты когда-нибудь играл на горном роге?

— Нет, — мотнул головой тот. — Но я видел, как у нас в деревне Степка-пастух играл на своей дудочке. У него точно такая же, только раз в тридцать меньше, прямая, как палка и с дырочками. Не думаю, что это особенно сложно. Принцип-то ведь одинаковый. Дуй сильнее, да на дырки нажимай…

— И все? — недоверчиво уточнил Иван, и на озабоченном лице его как демоны сомнения, заплясали отблески разноцветных фейерверков.

— Да откуда я-то знаю? — вытаращил глаза маг. — И какая тебе разница? Ты что, играть на нем собрался?

— Да нет…

— И чего они на нас так смотрят… Слушай, может, они тебя уже видели, когда ты в первый раз зайти пытался?

— Да нет, я тех запомнил, а эти незнакомые. Караул, кажется, сменился.

— Повезло… И с этими дударями повезло, как по маслу прокатило. Ловко ты сориентировался, — кинул Агафон быстрый довольный взгляд на царевича и был удивлен, увидев его страдальческую гримасу:

— А все же нехорошо как-то все получилось, а, Агафон!.. Они должны были дождаться настоящих музыкантов! Из них ведь один солист! Что они будут делать без него?

— Какое твое дело? Ты должен найти короля и успеть сказать ему хоть пару слов перед тем, как тебя, а вместе с тобой и меня бросят в тюрьму!

— Ты прав… Но все равно по-глупому вышло… Надо было прорубать ограду…

— Вернись, — посоветовал маг и, не дожидаясь ответа, уточнил: — Так когда мы все-таки бежим? По твоему сигналу?

Иван кивнул.

— Сразу, как только они отворачиваются — ну отвернутся же они хоть когда-нибудь! — мы незаметно…

Где-то невдалеке грохнуло, ухнуло, стукнуло, затрещало, и по черному небу рассыпались радужные звезды ослепительных фейерверков. Завизжали вдалеке довольные дамы, зааплодировали мужчины, музыканты, не останавливаясь, задрали головы и заулыбались.

— Бежим! — прошипел чародей, но тут же натолкнулся взглядом на пресытившегося подобными развлечениями Вяза и парочку его бдительных сослуживцев, искоса разглядывающих их причудливые инструменты, и поспешил опустить глаза.

— К-кабуч-ча… Это они не на нас, а на эти дудки смотрят, оказывается!..

— Может, мы их бросим, и дадим им возможность рассмотреть их получше, пока мы все-таки отсюда…

— Ну, наконец-то!

— Вот и они!

— Прибыли!

— Быстрее становитесь на горы!

— Куда?..

— Туда!!!

Друзья окинули отчаянным взглядом то место, в которое ткнул жезлом разряженный, как клоун на именинах, встретивший их в конечном пункте их следования главный распорядитель.

Перед ними расстилалась обширная платформа из серого с искрами камня, с двух сторон огороженная резной мраморной балюстрадой. С одного конца на ней сгрудились мягкие, обтянутые тонкой белой кожей кресла. С другого — величественно возвышались метров на пять красные скалы из настоящего камня, которого они достаточно навидались за время своего тура по окрестным горам. В нескольких местах на крутых склонах были прибиты чучела баранов со стеклянными глазами и плотоядно раскрытыми алыми ртами.

— Располагайтесь, быстро, быстро! — шипел рассерженным гусем на них главный распорядитель. — Там сзади лестницы, восемь площадок, по одной на музыканта!

Иванушка хотел указать сухопарому измученному человечку на явное несоответствие количества музыкантов и количества площадок и благородно предложить постоять в стороне, пока их товарищи будут зарабатывать сказочный гонорар своим искусством, но волшебник уже тянул его за руку, увлекая за собой под прикрытие гор…

Старший недовольно оглянулся и зарычал:

— А вы это куда собрались? Солист и второй рог стоят впереди!

— Мы сейчас вернемся…

— Раньше надо было думать! — понял их по-своему старший. — А теперь идите, становитесь на место и терпите!

— Вот здесь, рядом с собакой, — показал на подножие гор, огороженное невысоким бронзовым заборчиком с проплешинами патины[40]. Рядом с ним лежал небрежно свернутый тюк нечесаной белой овчины, призванный, как понял Иванушка, изображать спящего верного друга пастуха.

Пока они занимали позиции плечом к плечу перед псевдонеприступной кирпичного цвета стеной, как приговоренные к расстрелу и лишенные последнего слова, и освобождали из чехлов рога, стражники, трое распорядителей и несколько прибившихся раньше времени придворных не спускали с них и их инструментов любопытных глаз.

Бежать было некуда.

И некогда.

Из глубины сада, по выложенным голубым мрамором дорожке, к их площадке приближались основные силы приглашенных на юбилей старого Дуба Первого, легендарного основателя династии, во главе с самим виновником торжества, с почтением ведомым под руку заботливым, предвкушающим приятный сюрприз внуком.

Собравшись с моральными и прочими силами для встречи надвигающейся катастрофы, Иван набрал полную грудь воздуха и попробовал тихонько подуть в свой рог.

Ничего не получилось.

Он скосил глаза на Агафона, пытающегося в это время проделать то же самое.

После первой неудачи чародей осмотрел свой метровый рог еще раз, обнаружил на расстоянии вытянутой руки три отверстия и экспериментально позакрывал их пальцами. Потом собрался с духом, зажмурился и дунул сильней, еще сильнее, потом изо всех сил, из самых потаенных уголков легких, мучительно-медленно — и инструмент внезапно издал сдавленный хрип, как будто кого-то душили подушкой, хрюкнул, взвизгнул и замолк.

— Ты чего?! — подскочил к нему с вытаращенными глазами главный распорядитель.

— Настваиваю, — с трудом прошевелил сведенными судорогой губами волшебник, и придворный удовлетворенный объяснением, сухо кивнул. Кто их знает, с этими народными инструментами, когда они играют, а когда настраиваются. Для рафинированного слуха звучит все равно одинаково противно. Кто в наше время эту музыку для пастухов слушает, кроме других таких пастухов? Непонятно, с чего король взял, что его деду будет приятно это услышать. Лучше бы скрипачей пригласили, или флейтистов, или балалаечников, если уж экзотики захотелось…

Тем временем специалист по волшебным наукам, ободренный возможностью совершить вторую попытку, снова сложил губы в сложную неприличную фигуру и стал медленно нагнетать воздух из груди в мундштук.

В утробе рога что-то заклокотало, как в грудной клетке чахоточного больного в последней стадии, закряхтело, и вдруг, когда маг уже синел от натуги, расставаясь с последними миллилитрами запасенного воздуха, из треклятого инструмента экзотической пытки раздался тихий, но чистый звук.