Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

  "Этот дивный остров был бы истинным раем, если бы попал в хорошие руки, - читал Моррест в "Сказании". - Но можно ли назвать хорошими руки Амори, которые по локоть в крови сколенцев? И алк использовал удивительный остров в полном соответствии со своим характером: сделал его столицей своей зловещей империи. Потому-то этим уютным островом еще долго будут пугать сколенских детей".

  Судно пристало и закачалось на мелкой волне портовой бухты. В трюм спустились надсмотрщики. Кого под руки, кого пинками они подняли на поверхность. Подождали, пока все привыкнут к свету зимнего дня - и приказали спускаться на пристань по сходням. Моррест вертел головой, узнавая знакомые улочки. Он уже был в этом городе. Правда, не пленником, вот-вот станущим рабом, а уважаемым всеми мудрецом. Когда же это было? Кажется, столетие назад и не с ним.

  Моррест шел, уныло глядя на кашу мокрого снега под ногами, а вот Эвинна вертела головой - она-то оказалась в логове врага впервые. Улицы были аккуратно замощены булыжником, а по обочинам стояли огромные масляные лампы, их огонь прикрывал от ветра промасленный пергамент. Удивляло количество, сохранившихся от Старого Сколена добротных домов с барельефами, за всю дорогу они не встретили ни одного брошенного строения. Через реку были перекинуты изящные мостики, ее высокие берега по-прежнему были одеты в гранит набережных. Моррест знал: при храме Стиглона была даже огромная, оставшаяся от Империи библиотека. Теперь храм закрыли, и наверняка или уже снесли, или "перепрофилировали" в святилище Алка Морского. Библиотека, хочется верить, не сожжена, а просто перешла в ведение Эленбейна и пополнила государственный архив. На улицах не воняли сточные канавы: в Алкрифе до сих пор работала оставшаяся от Империи канализация. Словом, все, что было разгромлено или рассыпалось без ухода в черные годы Катастрофы, тут было сохранено, заботливо отремонтировано, а местами даже приумножено. Только в Алкрифе уцелели необходимые для этого мастера. Жить на "корабле алков" было удобно, уютно и безопасно.

  Вот только создавалось это богатство не трудом поколений алков, а сперва - помощью Империи, потом ее же беззастенчивым грабежом. Без специальной грамоты никто не пустит гостя с материка в богатые кварталы за стеной. Место таким - в грязном и тесном, воняющем мочой и тухлой рыбой предместье у самых пирсов, на заболоченном клочке земли, стиснутом скалами и портом. Это предместье тоже обведено стеной, только стена эта сооружена не для защиты. Богатый, уютный Алкриф отгородился от островка Сколена, как от города прокаженных. Любой алк, если только появится в этом квартале, будет вести себя высокомерно и нагло, помня, что что все здешние обитатели лишь грязь под ногами, они здесь, чтобы ублажать алков.

  Но чужеземцы - это хоть люди, за их ограбление, убийство, изнасилование придется отвечать, хоть и не так, как за проступки против алков, их жрецов или властей. А вот сколенцев не защищал никакой закон. Их не допускали даже в Чужеземный квартал, разве что в качестве рабов или проституток.

  Река разделяла город надвое, через нее был перекинут десяток мостов. В устье песчаные наносы образовали небольшой Рыночный остров - все его пространство было заставлено лотками, остались лишь узенькие проходы, битком набитые народом. Здесь в числе прочих находился Рабский ряд - самый большой на Сэрхирге рынок рабов. В Баркине обнаженных рабов и рабынь ставят на валуны, дабы показать покупателям все их прелести и не скрывать уродства и изъяны. Здесь не было ничего, кроме песка. Но вместо валунов вполне сгодились и бочки. Сколько же горя, стыда, боли и поломанных судеб помнят, наверное, они?

  Ремесло работорговца - прямо скажем, не самое достойное на Сэрхирге. Разве что у кетадринов... Но все грехи и злодеяния людей меркнут перед теми ухищрениями, с помощью которых торговцы двуногим товаром сбывают своих подопечных. И кудри завивают, чтобы показать ситлу и здоровье, и тело маслом натирают, чтобы выделить мускулы, и губы подкрашивают - опять-таки, дабы покупатель не понял, что перед ним больной сердцем человек. Даже до вставных челюстей для беззубых додумались, их тайком вынимают сразу после подписания купчей. Совсем ни на что не годных стариков за мудрых ученых выдают. Вот и читают они заученные наизусть страницы философских трактатов, хотя книги при этом держат вверх ногами: покупатели ничуть не грамотнее, порой и правда верят. А продаст работорговец свой товар, он сразу грузится на свой корабль - и ищи ветра в поле! То есть в море. Не обманешь - не продашь!

  Это место у работорговца (его имени Эвинна и Моррест так и не узнали) было, наверное, забронировано: он вел рабов через весь рынок, петляя между камнями с рабами и избегая людных мест. Один-два невольника запросто могли потеряться.

  Наконец всех разместили на одной из огороженных плетнем площадок, а одного из них, неведомо как попавшего к ним крамца, выставили на бочку.

  - Богатырь с Севера! - завопил нанятый за пару грошей мальчишка-зазывала. Побежал в толпу, пристал к какому-то дородному господину, только что не тащил его за шкирку. - Он может в одиночку ломать камни, ворочать бревна и строить дома! Нет ему равных в кузнечном деле! Посмотрите на его руки - разве вру я, говоря, что это первый силач сумрачного Севера?! Всего за двадцать пять золотых мы уступим его вам, еще за пять продадим кандалы, чтобы он не напал на вас, пока его не обломают. Спешите, ибо настоящая цена ему - семьдесят золотом! Богатырь с Севера! В одиночку может поднимать бревна! - и зазывала заголосил по второму кругу, не давая себе труда придумать что-то новое.

  И торговля началась! Наконец-то нашелся простак, купивший "богатыря". И уже, наверное, выяснил, что "богатырь" на самом деле чахоточный, харкающий кровью, которому жить осталось меньше месяца, а малейшее усилие его убьет вернее меча. Но деньги уплачены, купчая заверена, как полагается, семью свидетелями. Алк загнал на помост следующую, "прекрасную танцовщицу и непревзойденную любовницу, бывшую жрицу Алхи, изгнанную за непочтение к своей богине". Самое смешное, и сам работорговец не знал всех болезней, которыми наградит всех желающих "сладостная Алха во плоти"... Потом пришел черед "мудрого философа, умеющего вести делопроизводство и способного обучить детей грамоте" с трясущимися без хмельного руками... И "юной певицы, прекрасной, как рассвет в горах верхних кенсов", хрипящей что-то непристойное пропитым голосом...

  Надо отдать должное торговцу: толпа рабов редела быстро, ни один облапошенный покупатель еще не вернулся. "Наверняка успеет сбежать" - решила Эвинна. Их двоих оставили напоследок. Были, конечно, еще рабы, но их не могла привести в "товарный" вид даже ловкая старуха. На этот раз терпение изменило алку: он втолкнул на бочку сразу и Эвинну, и Морреста. Голые, в чем мать родила, красные от стыда, ежащиеся на холодном ветру, они просто вынуждены были прижаться друг к другу, чтобы не свалиться наземь. Зазывала откашлялся, прочищая глотку - и завопил, что есть силы, будто его резали: