Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

– Хах!

Урса с проколотым горлом боком падает со скалы, телом проламывает кустарник внизу. Сталь звенит о сталь, вот, кстати, откуда у них сталь? Откуда все-таки? Дагой – остановить ятаган в свистящем полете, укол палашом прямо в щит, изо всех сил, так, что ломит руку – насквозь! Ударом ноги в щит я освободил палаш, увернулся от топора, подбил пинком ноги урса, размахивавшего этим оружием. Куда он там делся – я не знаю, потому что вокруг и других по-прежнему хватало. Вадим и Джек, оба с бастардами, крутили вокруг себя сверкающие лезвия, не успевавшие окраситься кровью от скорости ударов. Я не сообразил даже, откуда они взялись, хорошо было и то, что взялись вообще.

На юге пронзительно и ясно закричал рог – не наш, но это был и не сигнал урса.

– Идут! – завопил Вадим в мою сторону.

Да, идут. Вот теперь все и решится. Или урса побегут, или мало кто из нас унесет отсюда ноги. Да и стоит ли их тогда отсюда уносить?

– Хах!

Перекосив рот, садится, раскинув руки, урса с перерубленной шеей. Слева – блок дагой, удар ногой; рукоять в рукоять направо – переламывается ятаган, конец палаша входит в глазницу маски… Что такое?! Зацепили, кажется?!. Н-на!

– Хах!

Кто-то возле дерева, приколотый к нему ассегаями, рядом – драка… Вперед! Удар ногой в бедро, рукоятью даги в висок, острием даги назад, ногой в щит, палашом – отвесно – в голову – мокрый треск!

– Хах!

– Бегут! Ре-бя-та-а-а-а, они бегу-у-у-ут!!!

Дикий, истошный вопль, даже не человеческий крик, а вой волка, загнавшего добычу. И – эхо катится, дробясь на десятки таких же голосов, по всему горному лесу, отражаясь где-то впереди, возле Куры…

– Бегут!!! – подхватил я. – РО-О-О-ОСЬ!!!

Спины. Одинаковые спины крыс, наискось вскипающие кровью. Розовой пружиной выскакивает наружу позвоночник, коротко хрустят ребра.

Не дано им будет убежать. Ноги их ослабеют и подломятся, руки их опустятся и не смогут держать оружие. Страх пригнет их за шеи к земле тяжелыми гирями.

Мокрыми ошметками взрывается курчавый затылок. Ноги сами собой переносят через пролом, в который, объятые запредельным ужасом, сыплются урса. Я, кажется, научился летать?.. Ничего невозможного…

Небо. Солнце. Бронзовый щит в синеве. Луч – уколом меча. Танцующий диск. «Коловрат» – слово, название – откуда оно всплыло в памяти?!

Прыжок – вслед за живым клинком.

В небо. Гром музыки. Голоса внизу.

Полет.

О да, мы из расыЗавоевателей древних,Взносивших над Северным моремШирокий крашеный парусИ прыгавших с длинных струговНа плоский берег норманнский —В пределы старинных княжествПожары вносить и смерть.

Уже не одно столетьеВот так мы бродим по миру,Мы бродим и трубим в трубы,Мы бродим и бьем в барабаны:– Не нужны ли крепкие руки,Не нужно ли твердое сердце,И красная кровь не нужна лиРеспублике иль королю?

– Эй, мальчик, неси намВина поскорее,Малаги, портвейну,А главное – виски!Ну, что там такое:Подводная лодка,Плавучая мина?На это есть моряки!

О да, мы из расыЗавоевателей древних,Которым вечно скитаться,Срываться с высоких башен,Тонуть в седых океанахИ буйной кровью своеюПоить ненасытных пьяниц —Железо, сталь и свинец.

Но все-таки песни слагаютПоэты на разных наречьях,И западных и восточных;Но все-таки молят монахиВ Мадриде и на Афоне,Как свечи горя пред Богом;Но все-таки женщины грезят —О нас, и только о нас.

– Олег, Олег, Олег.

Что, опять? Нет меня, я умер. Дайте же отдохнуть.

Вода лилась мне на лицо, и чья-то жесткая, но осторожная ладонь растирала ее по коже.

– Поливай, поливай…

Что еще за новости-то?!

– Я вам что – морковка?! – чужим голосом спросил я, открывая глаза. Надо мною маячило лицо Серого – это он окатывал меня из фляжки. Рядом был Вадим – а он меня за каким-то дьяволом умывал. Отовсюду слышались близкие и отдаленные крики, лязгал кое-где металл, торжествующе и возбужденно звучали голоса. Заревел рог – победно и яростно. – Что со мной? – Я попытался сесть, но голова резко закружилась, сознание отступило куда-то в темноту, и я бы треснулся затылком о камни, не подхвати меня мокрые руки Вадима. Вокруг стояли еще несколько человек – и моих ребят, и просто знакомых, и совсем незнакомых, – и в их взглядах я прочел восторг и страх. – Что случилось?! – требовательно спросил я. Серый, нагнувшись сбоку, осторожно развел мои пальцы на рукояти палаша – я с интересом наблюдал, как он их разгибает, – ничего не ощущающие, совершенно чужие, белые, с кровью под ногтями. Клинок палаша был тоже в крови – весь, и гарда в крови…

– Оглянись, – попросил Вадим, помогая мне развернуться корпусом. – Вон там ты бежал. Оцени.

Урса лежали позади – влево-вправо, в лужах сохнущей крови, среди ломаного и раздробленного оружия, четко обозначая мой путь к берегу Куры.

– Не помню, – сказал я, отворачиваясь. – Помню музыку… солнце танцевало с мечом… как горящая мельница в «Они сражались за Родину»…

– Заговаривается, – сказал кто-то.

И я, тряхнув головой, снова уставился на Вадима:

– Ты зачем меня умывал?

– Ты был весь в пене, Олег, – негромко сказал Серый.

– В какой пене? – спросил я.

Серый усмехнулся:

– В обычной. Изо рта. Вон, ребята видели, еле успели в стороны отскочить. А ты долбанулся в дерево, – он кивнул на изрядно выщербленный по бокам дуб, – начал его рубить, потом свалился…

– Дай попить, – попросил я. Припал к фляжке, не отрывался от нее, пока не высосал все. – Урса где?

– Остатки утонули в Куре, – криво улыбнулся Вадим. – Если кто и спасся – так сотни две-три, не больше. Трупами весь лес завален.

– Ну и хорошо. – Я огляделся. – Дайте еще попить! – Ко мне протянулись сразу несколько фляжек, я, не глядя, взял одну, долго пил. Все молча ждали. – Я посижу тут, – наконец сказал я. – Найдите наших.

– И еще, – добавил я. – Иван убит, учтите это.

Над берегом Куры, в серой тощей земле несколько десятков схваченных урса под присмотром хмурых мальчишек складывали огромный костер. По мере того как он рос, удлинялся и выложенный двойной ряд убитых ребят. Их несли и несли из леса… несли и несли… А на скале над костром несколько парней, закрепившись веревками и то и дело переспрашивая, выбивали крупными буквами столбцы имен и дат.

Убитых клали одинаково – валетом, но голова к голове, руки сложены на груди, на клинке. Прежде чем уложить очередное тело, с него смывали кровь, стягивали самые страшные раны полосками коры. Делалось все это в основном молча.