Глен Кук - Белая Роза. Игра теней

— У нас с тобой умный сын. Мы с ним поговорили сегодня. По-настоящему, в первый раз. Он удивил меня.

— С чего бы? Он же твой сын.

Сон был ярче, чем когда-либо, и пришел он раньше. Боманц просыпался дважды за ночь. Больше заснуть он не пытался. Вышел на улицу, присел на ступеньках, залитых лунным светом. Ночь выдалась ясная. По обе стороны грязной улочки виднелись неуклюжие дома.

«Ничего себе городок, — подумал Боманц, вспомнив красоты Весла. — Стража, мы — гробокопатели, и еще пара человек, кормящих нас да путников. Последних тут и не бывает почти, несмотря на всю моду на времена Владычества. У Курганья такая паршивая репутация, что на него никто и глядеть не хочет».

Послышались шаги. Надвинулась тень.

— Бо?

— Бесанд?

— Угу. — Наблюдатель опустился на ступеньку, — Что делаешь?

— Заснуть не могу. Думаю, как случилось, что Курганье превратилось в такую дыру, что даже уважающий себя воскреситель сюда не полезет. А ты? Не в ночной же дозор ходишь?

— Тоже бессонница. Комета проклятая.

Боманц пошарил взглядом по небу.

— Отсюда не видно. Надо обойти дом. Ты прав. Все о нас забыли. О нас и о тех, кто лежит в земле. Не знаю, что хуже. Запустение или просто глупость.

— М-м? — Наблюдателя явно что-то мучило.

— Бо, меня снимают не потому, что я стар или неловок, хотя, думаю, так и есть. Меня снимают, чтобы освободить пост для чьего-то там племянника. Ссылка для паршивых овец. Вот это больно, Бо. Это больно. Они забыли, что это за место. Мне говорят, что я угробил всю жизнь на работе, где любой идиот может дрыхнуть.

— Мир полон глупцов.

— Глупцы умирают.

— А?

— Они смеются, когда я говорю о Комете или воскресительском перевороте этим летом. Они не верят, как я. Они не верят, что в курганах кто-то лежит. Кто-то живой.

— А ты приведи их сюда. Пусть прогуляются по Курганью после заката.

— Я пытался. Говорят: «Прекрати ныть, а то лишим пенсии».

— Ну так ты сделал все, что мог. Остальное на их совести.

— Я дал клятву, Бо. Я давал ее серьезно и держу до сих пор. Эта работа — все, что у меня есть. У тебя-то есть Жасмин и Шаб. А я жил монахом. И теперь они вышвырнули меня ради какого-то малолетнего… — Бесанд издал какой-то странный звук.

«Всхлип?» — подумал Боманц. Наблюдатель плачет? Человек с каменным сердцем и милосердием акулы?

— Пошли, глянем на Комету, — Он тронул Бесанда за плечо, — Я ее еще не видел.

Бесанд взял себя в руки.

— Действительно? Трудно поверить.

— Почему? Я допоздна не сижу. Ночные смены берет Шаблон.

— Неважно. Это я по привычке подкапываюсь. Нам с тобой следовало стать законниками. Мы с тобой прирожденные спорщики.

— Может, ты и прав. Я в последнее время много размышлял, что же я тут делаю.

— А что ты тут делаешь, Бо?

— Собирался разбогатеть. Хотел порыться в старых книгах, раскопать пару богатых могил, вернуться в Весло и купить дядюшкино извозное дело.

Боманц лениво раздумывал, какие части вымышленного прошлого убеждали Бесанда. Сам он так долго жил выдумкой, что некоторые придуманные детали казались ему реальными, если только он не напрягал память.

— И что случилось?

— Лень. Обыкновенная старомодная лень. Я обнаружил, что между мечтой и ее исполнением — большая разница. Было намного проще откапывать ровно столько, чтобы хватало на жизнь, а остальное время бездельничать, — Боманц скривился. Это была почти правда. Все его исследования в определенном смысле лишь предлог, чтобы ни с кем не соперничать. В нем просто не было энергии Токара.

— Ну, не так плохо ты и жил. Пара суровых зим, когда Шаб был еще щенком. Но через это мы все прошли. Немного помощи, и все мы выжили. — Бесанд ткнул пальцем в небо: — Вон она.

Боманц всхлипнул. Точно такая, как он видел во сне.

— Зрелище еще то, да?

— Подожди, пока она не подойдет поближе. На полнеба разойдется.

— И красиво.

— Я бы сказал «потрясающе». Но она еще и предвестник. Дурной знак. Древние писатели говорят, что она будет возвращаться, пока Властелин не восстанет.

— Я жил этим всю жизнь, Бесанд, и даже мне тяжело поверить, что это не просто болтовня. Подожди! Курганье и мне давит на душу. Но я просто не могу поверить, что эти твари восстанут, проведя в могиле четыре сотни лет.

— Бо, может, ты и честный парень. Если так, держи совет. Когда уйду я — беги. Подхватывай теллекуррские штучки и дуй в Весло.

— Ты начинаешь говорить как Шаб.

— Я серьезно. Если тут возьмет власть какой-нибудь неверующий идиот, ад вырвется на свободу. В буквальном смысле. Уноси ноги, пока это возможно.

— Может, ты и прав. Я подумывал вернуться. Но что я там буду делать? Весло я позабыл. Судя по рассказам Шаба, я там просто потеряюсь. Черт, да здесь теперь мой дом. Я никак этого не понимал. Эта свалка — мой дом.

— Я тебя понимаю.

Боманц поглядел на громадный серебристый клинок в небе. Скоро…

— Кто там? Кто это? — донеслось со стороны черного хода, — А ну уматывай! Сейчас стражу позову!

— Это я, Жасмин.

Бесанд рассмеялся:

— И Наблюдатель, хозяйка. Стража уже на посту.

— Что ты делаешь, Бо?

— Болтаю. Гляжу на звезды.

— Я пойду, — сказал Бесанд. — Завтра увидимся.

По его топу Боманц понял — завтра его ждет очередной заряд преследований.

— Поосторожнее.

Боманц устроился на мокрой от росы черной ступеньке, и прохладная ночь омыла его. В Древнем лесу одинокими голосами кричали птицы. Весело заверещал сверчок. Влажный ветерок едва пошевеливал остатки волос на лысине. Жасмин вышла и присела рядом с мужем.

— Не могу заснуть, — сказал он.

— Я тоже.

— Это все она. — Боманц глянул на Комету, вздрогнул от нахлынувших воспоминаний, — Помнишь то лето, когда мы приехали сюда? Когда остались посмотреть на Комету? Была такая же ночь.

Жасмин взяла его за руку, их пальцы переплелись.

— Ты читаешь мои мысли. Наш первый месяц. Мы были такими глупыми детьми.

— В душе мы такими же и остались.

Глава 11

Курганье

Теперь Граю разгадка давалась легко. Когда он занимался делом. Но старая шелковая карта притягивала его все больше и больше. Эти странные древние имена. На теллекурре они звучали сочнее, чем на современных языках. Душелов. Зовущая Бурю. Луногрыз. Повешенный. На древнем наречии они казались куда мощнее.

Но они мертвы. Из всех великих остались только Госпожа да то чудовище под землей, которое и заварило кашу.

Он часто подходил к маленькому окошку, смотрел на Курганье. Дьявол под землей. Зовет, наверное. Окруженный защитниками — не многие из них упомянуты в легендах, и еще меньше — тех, чьи прозвания определил старый колдун. Боманца интересовала только Госпожа.