Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

— А, может, лучше у прислуги спросить? — с сомнением вопросил чернявый мужичок с веслом в руках. — Дворец-то большущий, тут кита-рыбу спрятать можно, а тут три человека…

— Да чего они, долдоны, знают!.. — отмахнулся шорник.

— Только талдычат "да", да "нет", и то невпопад! — поддержал его длинный рыжебородый мужик с озорной улыбкой и расквашенным носом.

— Ох, что ить с ними проклятущий колдун сотворил, с сердешными!.. — утерла невидимую слезу толстуха рядом с ним. — Глаза-то у них так и стоят, так и стоят, как стеклянные!.. Ровно не в себе люди!..

— А мы вот, тетка Палаша, у этого хитрована сейчас спросим — он, кажись, в своем уме, и глаза у него не стоят, а бегают! — прокатилось над головами и, раздвигая толпу мощным плечом, к тестю стал пробиваться кузнец Семен с темной, отчаянно вырывающейся личностью, влекомой по полу за шкирку.

— А это еще кто? — расступились и уставились на него мужики.

— В конюшне споймал. Удрать хотел, вражья сила.

— Да такой помятый он бы и на лошадь-то бы не залез! — недоверчиво заметил кто-то.

— Дак когда я его углядел, он еще почти как новый был, — оправдался кузнец. — Еще и меня хотел прибить.

— Тоже заколдованный, видно, — хмыкнул кто-то.

— С чего это? — удивился Семен.

— Так ежели бы он в здравом уме бы был, рази ж он на тебя бы покусился? — покрутил пальцем у виска улыбчивый рыжебородый мужичок.

— Гончар верно говорит, — загудела толпа. — Тащи и его в людскую, не мучай бедолагу!

— Как это — "не мучай"? — обиделся кузнец. — Я его ловил, он мне новый армяк ножиком прорезал, а вы — "не мучай"? Ну, уж нет! Я сейчас с ним сам поговорю. По-свойски. Вот, глядите.

И он согнул правую руку в локте. Ноги пойманного при этом оторвались на десять сантиметров от пола, а испуганные выпученные глаза оказались вровень с осуждающими глазами шорникова зятя.

— Ты? Меня? Слышишь? — громко и медленно, как иностранцу, проговорил кузнец и вопросительно пошевелил бровями.

Пойманный злобно замычал и отвернулся.

— Ага, слышит! — обрадовался Семен и тут же продолжил: — Ты знаешь, где супостаты держали царскую фамилию?

Уклончивое мычание было ему ответом.

— Ха! Нашел с кем разговаривать! — весело выкрикнули из толпы, с интересом наблюдавшей за процессом допроса свидетеля. — Он, кажись, немтой!

Немой обрадовано закивал и сделал попытку вывернуться из зипуна и удрать.

Семен, грозно нахмурясь, поднес двухпудовый кулак к его носу, и всякие поползновения к побегу засохли на корню.

— Немтой — не глухой, — сурово продиагностировал он. — Не может сказать — пусть покажет. А то я ему память-то прочищу.

Немой забился, застонал отчаянно и закрыл голову руками.

"Интересно, какова вероятность того, что меня побьют два раза в день за одно и то же, если я отведу их сейчас в библиотеку?" — возможно, подумал бы он, если бы был в состоянии в этот момент спокойно рассуждать.

— Говор…То есть, веди, злыдня! — решительно настроенный кузнец, не собиравшийся спускать ему испорченную обновку, для убедительности легонько стукнул пленника в лоб.

Тот горестно охнул и задрыгал ногами — то ли давал знать, что он готов все показать, то ли наивно пытался вырваться. Недовольный кузнец в сердцах встряхнул захваченного за шиворот — у того только голова дернулась и зубы сомкнулись на и без того бесполезном языке.

— Веди, гад, пока я добрый!

— Да как же он тебя поведет, ежели у него ноги до пола не достают! — справедливо заметил шорник.

— Захочет — и так пойдет, — сурово отрезал Семен, но кулак все же разжал, и не ожидавший такого послабления режима немой обрушился на пол как куль с картошкой, болезненно ойкнув.

Впрочем, мучениям его не суждено было продолжаться, потому что в этот момент прямо на глазах у изумленного народа из малахитовой стены рядом с книжным шкафом, держа за руку нелукоморского вида коротышку в огромных очках, в зал вышел царь Симеон.

Народ отпрянул, передние ряды придавили задние, передавая им свой испуг:

— Чур меня, чур!..

— Нешто покойник пришел?..

— Из самой стены вышел — так стало быть, дух евойный…

— Ой, спаси-сохрани…

— Уходили все-таки царя нашего, гады…

Люди страдальчески заахали и подались назад еще больше, освобождая вокруг неизъяснимым образом явившегося то ли живого, то ли мертвого монарха полянку в несколько метров.

— Ну, здравствуй, честной народ, — приложил Симеон руку к сердцу и поклонился. — Не пугайтесь вы, и не думайте чего плохого — я живой, и мы с вами еще всех врагов наших переживем! Благодарю вас, люди добрые, что в тяжелый час не пожелали жить под гнетом коварного супостата и, взяв оружие в руки, растоптали проклятых пришельцев как добрый конь давит змею!

— Ура!!!.. — грянула толпа, и в воздух полетели шапки, кички, венцы, картузы, колпаки и (в случае с кузнецом Семеном) предатель Букаха[34]. — Слава батюшке-царю!

— Слава…

— А где царица-матушка?

— Что с ней сталось?

— Жива ли? — забеспокоился вдруг народ.

— Жива, жива, люди добрые, — успокаивающе махнул рукой царь. — И царица Елена жива-здорова. И все это благодаря нашему маленькому герою, нашему… Да где же он? — царь заоглядывался по сторонам, потом под ноги — но все напрасно.

— Вы малыша вашего ищете? — выкрикнули из толпы.

— Так он, царь-батюшка, как вы отвернулись, обратно в стену ушел!

— А-а… Ну, это он от скромности, наверное. Деликатной души чел… домо… библиотечный.

— А колдун куда подевался? — выкрикнул долговязый чернявый парень в желтой поддевке.

— Колдун покинул сей лучший из миров, то есть помер, — торжественно объявил Симеон и тут же зажал уши, чтобы не оглохнуть от сумасшедшего "УРА!!!", мгновенно взорвавшего толпу.

— А как у нас в городе дела обстоят, люди добрые? Кто мне расскажет, что у нас в славном Лукоморске сейчас деется? — едва дождавшись, пока народное ликование возьмет тайм-аут, спросил царь.

— Ну, я могу, — выступил вперед шорник Данила, с усилием согнав улыбку от уха до уха и приняв серьезно-торжественный вид, подобающий для разговоров с царями. — Звать меня Данила Гвоздев, а ремесло мое шорное. Живу я с семейством в Соловьевке, в доме с синими наличниками…

— Да ты мне расскажи, что в городе деется, Данила! — нетерпеливо прервал его Симеон. — Про наличники потом!..

— Сейчас все поведаю, батюшка царь. Я про себя говорю, чтоб не подумали вы, что я какой пьяница безродный, али смутьян пустоголовый. Я горожанин законопослушный и верноподданный, и думаю, что говорю.