Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

— Это хорошо…

— Ну, так слушайте. А что я пропущу — меня мир поправит… — и он обвел замотанной тряпицей рукой притихший с уважением люд. Ишь ты — шорник — шорник, а сказанул так, что и не всякий боярин повторит…

Закончив изложение событий последних трех часов, Данила почтительно замолк.

Заговорил царь.

— Спасибо вам, люди добрые, еще раз за отвагу вашу, за верность и за сердца ваши горячие, — молвил он. — Я всегда знал, что государи других держав локти кусать должны, что не у них, а у меня в стране такой народище проживает! За ним, то бишь, за вами — как за каменной стеной! Любого колдуна, али супостата голыми руками на корню удушите! Молодцы! Сбросили мы чародейское иго! И на радости такой объявляю я народные гуляния на три дня! Будут на всех площадях бочки стоять с пивом, с вином, да туши жариться — подходи, честной народ, ешь-пей, сколько душе угодно, за Лукоморье родимое! А всем, кто с оружием в руках во дворец пришел, жалую по золотому червонцу!

В ответ снова грянуло дружное "ура".

— Шорник Гвоздев! — выкликнул царь, едва ликование чуть спало.

— Тут я!

— Ты сумел оккупанта извести, сумей теперь это дело отпраздновать. Назначаю тебя распорядителем царских подвалов. А пока давай пройдем до нашей сокровищницы, поможешь мне с казной. Обещания выполнять надо.

— УРА!!!..

Но едва Симеон повернулся, чтобы уйти, его окликнул из толпы молодой нетерпеливый голос:

— Ваше величество! А с этим-то что нам делать?..

Царь остановился, оглянулся, вытянул шею, чтобы разглядеть, кто кричал, но в этом не было нужды — позвавший его молодой парень возвышался над толпою как ладья над пешками. Но в глаза он бросился не только и не столько из-за своей фигуры, а главным образом потому, что привлекая внимание государя, помахивал в воздухе зажатым в кулаке Букахой.

— Вы не смотрите, что он смирный сейчас — он сбежать хотел, и ножиком мне новый армяк попортил!..

— Воевода?.. — мрачно, как в оптический прицел, прищурился царь, и сцена унижения и предательства обласканного военачальника в тот злосчастный вечер в трапезной снова воскресла в памяти.

Букаха завертелся в руках кузнеца, как будто под его ногами развели костер, дико замычал, но Семен был начеку.

— Веди изменника Букаху ко мне в хоромы. А вместо своего армяка, за то, что поймал его, получишь шубу с моего пле…

Царь умолк на полуслове, мысленно сравнив свою фигуру и фигуру молодого гиганта. Их плечи явно были разного размера.

— Кхм… — задумчиво пощипал бороду царь. — Вместо испорченного армяка получишь штуку первосортного сукна и соболей на опушку. А сейчас давай, не медли. Уж больно давно мы с воеводой не виделись…

Царь первым вошел в свой кабинет и остановился на пороге, словно налетев на невидимую преграду — уж не ошибся ли он этажом или крылом?..

Кабинет за время его отсутствия радикально сменил сферу интересов.

Там, где при нем, Симеоне, висели карты, портреты предков, боевые знамена отличившихся дружин и охотничьи и военные трофеи, напоминавшие о славной юности не только его самого, но и всей лукоморской династии, выросли шкафы и полки, набитые ретортами, склянками, бутылями, горелками, перегонными кубами и прочими вещами странными и отталкивающими, чему нормальный человек и названия знать не может, и не дай Бог, когда-нибудь вообще узнает. Нечистые атрибуты колдовства расползлись по его столу красного дерева, залив его, проев и местами перекрасив во все цвета радуги, если бы, конечно, на каком-либо небосводе нашлась радуга, сияющая всеми оттенками черного, коричневого, грязно-фиолетового и ядовито-зеленого. Они забрались на подоконники, повисли на крюках, изгнав оружие и штандарты, взлетели под потолок и усеяли отвратительным ковром весь пол, поджидая, как мины магического действия, неосторожного неприятеля.

Было похоже, что колдун занимал не только его трон, но и его рабочие палаты.

— Какая гадость… — сморщился царь и брезгливо подвинул ногой почти пустой мешок у порога. В мешке что-то тоненько и жалобно звякнуло на разные металлические голоса.

Симеон попытался представить, что бы там могло быть, но кроме большой кучи стальных колец ему в голову ничего не шло, и он рассердился.

Пинком отшвырнул он черный мешок — тот отлетел на средину кабинета, печально дзенькнув (да что там у него такое?!), сделал шаг…

И споткнулся о коробку.

— Да чтоб тебя!.. — откинул он и ее в сторону и сделал еще один, сперва осторожный, шаг вперед, но потом плюнул, фыркнул, и зашагал решительно, с раздражением расшвыривая направо и налево оборудование осиротевшей магической лаборатории, как будто жалея, что на месте этих коробов, тюков, мешков и пакетов не было самого Чернослова.

Так, то ли пританцовывая, то ли тренируясь перед воображаемым футбольным матчем, царь прошествовал к столу, подтащил к нему такой же пятнистый стул, хотел сесть, но передумал, и встретил влекомого не знающей пощады рукою кузнеца Букаху стоя, гневно подперев тощие бока кулаками.

— Что ж ты это, подлец, так меня подвел, а? — сердито заговорил он, не дожидаясь, пока Семен отпустит пленника. — Я тебя жаловал, награждал, уважал, ублажал, а ты…

Букаха рухнул на колени, ткнулся физиономией в пол и жалобно замычал.

— Да когда ты к нему переметнулся, я подумал — сплю! Колдун — наяву. Солдаты его — наяву. Разгром в трапезной — наяву. А измена твоя — поверить не мог!..

Бывший воевода застонал еще жалобней, с подвыванием, что должно было выражать по его замыслу полнейшее раскаяние.

— И ты ж не только тогда струсил — это я еще могу понять. Ну, дал слабину человек, ну, с кем не бывает. Но ты ж еще потом за невесткой моей соглядатайствовал, колдуну проклятому на нее доносил! По своей воле, не по принуждению! Она через тебя чуть в лапы его гнусные не попала!..

Изменник закатил очи и начал биться лбом об пол — быстро, но не сильно.

— Да ты чего ж молчишь-то? — сурово прикрикнул на него царь. — Стыдно, а?

— Да немтой он, ваше величество, — деликатно откашлявшись, решился кузнец привлечь к себе высочайшее внимание. — Допрашивали мы его уже, так он и тогда ничего не говорил — всё "му", да "му"… Может, язык проглотил? Или отрезали?

— Отрезали?.. — забеспокоился почему-то за Букаху царь. — Ну-ка, злыдень, покажь язык!

Тот с готовностью перестал пытаться пробить пол головой и его продемонстрировал.

— Нет, целый… — с непонятным облегчением вздохнул царь. — Наверное, это его Бог наказал за измену…

Букаха, решив, что его простили[35], на четвереньках бросился к царю и попытался обнять его коленки.