Андрэ Нортон - Мастер зверей. Бог грома. Бархатные тени

Я не сломалась, как они, конечно, ожидали. Напротив, я все больше и больше овладевала собой. Я смогла поднять руки, хотя они так тряслись, что я не могла ими пользоваться. Однако ноги мои оставались безжизненными.

Они пришли за мной, когда стемнело. Мужчина, оставшийся в дверях, держал в каждой руке по свече. Карга сменила свои яркие одежды. Теперь она была облачена в свободную черную робу, перехваченную в поясе синим кушаком. Тюрбан на ней, однако, остался прежним. Мужчина, сопровождавший ее, был практически обнажен, лишь в одной синей набедренной повязке.

Они подхватили меня под руки, подняли и повели. Человек со свечами шел впереди. Так мы вошли в очень большую комнату. Здесь было светло от факелов, закрепленные в железных кольцах на стенах. Под ними стояло множество народу, женщины в белых или голубых одеяниях, мужчины — только в штанах. Среди них попадались люди с кожей столь же белой, как и у меня. Центр комнаты был пуст, а на полу был нарисован тот самый символ, что я видела на скомканном клочке бумаги в комнате Викторины — черное сердце с мечом, обвитым желтой змеей. С одной стороны от него стояла большая бочка, сверху туго обтянутая кожей. На этом примитивном барабане, сжимая две длинные кости, предназначенные служить палочками, сидел третий из тех, кто привез меня сюда. Рядом с ним стоял еще один; он держал цепь, с которой свисали колокольчики. По другую сторону стояла женщина с огромной тыквой.

За рисунком на полу помещался длинный стол, крытый черным, к нему было пришпилено множество таких же пучков перьев, как на моем платье, и костей. На этом импровизированном алтаре лежали два петуха, один белый, другой черный, их ноги были безжалостно связаны. Несчастные птицы были живы и яростно кукарекали.

Мои стражи провели меня мимо сердца, стараясь не ступить случайно на рисунок. Миновав алтарь, мы подошли к одному из столбов, подпиравших потолок этой огромной комнаты. Мои тюремщики привязали меня к его подножию, словно были не так уж уверены, что мое отупение продолжается.

На полу за алтарем, возможно не видимая тем, кто находился на другом конце зала, стояла большая корзина, которая раскачивалась туда-сюда, будто внутри было что-то заточено.

Наш приход послужил сигналом к началу действа. Человек, сидящий на барабане начал мягко отбивать странный ритм, временами усиливаемый звоном бубенчиков и треском тыквы, которую трясла женщина.

Затем последовало песнопение, сначала тихое, потом в полней голос.

Карга приблизилась к алтарю, воздела руки — морщинистая кожа обтягивала кости — и завопила, словно призывая кого-то… или что-то…

Из тени в том углу комнаты, где не было факелов, вышла еще группа людей. Двое высоких, голых по пояс мужчин вели третьего. Он шел спотыкаясь, голова его свесилась на грудь.

Его гибкое тело было обнажено, если не считать клочка алой материи вокруг бедер, а его лодыжки и запястья охватывали золотые цепочки с колокольчиками. Голова была перевязана, но я успела бросить взгляд на бледное лицо, когда они проходили мимо.

Кристоф Д’Лис! Выходит, он не умер!

Спутники подвели его к алтарю, подняли и положили его наверх, бьющиеся петухи оказались у его ног и головы. Тем временем бой барабана все убыстрялся, и ритм его сотрясал мое тело, побуждая меня к какому-то действию, смысла которого я не понимала.

У карги вырвался визгливый вопль, эхом подхваченный остальными.

L’appe vine, le Grand Zombi.

L’appe vine, pour le gris-gris![26]

Из тени диким прыжком вылетела фигура, перемахнула через алтарь и мужчину на нем и приземлилась точно в центре символа на полу. Ее белоснежное тело было почти полностью обнажено, волосы ниспадали на плечи. Эта Викторина не имела ничего общего с той девушкой, что я когда-то знала.

Вокруг ее талии был пояс из маленьких костей, клацающих при каждом движении, а на шее сверкало змеиное ожерелье. Она начала танцевать, тяжело переставляя ноги, но так извиваясь и раскачиваясь всем телом, что непристойный смысл пантомимы стал мне совершенно ясен, хотя прежде я ничего такого не видела. Старуха кинулась открывать корзину.

Вернулась она с такой змеей, какой я себе прежде и представить не могла. Рептилия кольцами обвила ее плечи, и старуха пошатывалась под ее тяжестью. Медленно она приблизилась к Викторине, остановившись на самом краю символа.

Викторина обернулась, простирая руки. Змея подняла голову, потянулась с плеч старухи, стремясь навстречу девушке. Затем она словно перелетела к ней по воздуху.

Приняв змею в объятия, Викторина подняла ее так, чтобы змеиная голова была на уровне ее лица. Раздвоенный язык коснулся ее щек. У зрителей вырвался крик:

— Ах… ах… Эзили Кур-Нуар!

Змея повернула голову, будто что-то шептала Викторине на ухо. Я увидела, как та засмеялась и кивнула. Прижав змею покрепче, она развернула ее во всю длину. То, что для старухи было тяжкой ношей, для Викторины казалось легчайшим шнурком. Держа змею за голову, она размахивала ею, как кнутом, хлеща остальных. Они раскачивались из стороны в сторону, имитируя движения змеи. Трижды она хлестнула в разные стороны, затем обвила змею вокруг талии. Голова змеи оказалась на ее плече.

После этого она стремительным прыжком достигла алтаря, ослабив хватку змеи, позволила ее быстрому языку облизать лицо и грудь Д’Лиса. Наконец змея соскользнула с нее на пол, чтобы снова свернуться в корзине. Голова ее раскачивалась в такт с барабаном. Викторина завертелась и схватила черного петуха…

Я до сих пор не позволяю себе вспоминать, что она делала, я запрещаю себе это. В те мгновения она не могла быть человеком, скорее — одержимой дьяволом. Но теперь я допускаю, что воплощенное зло может войти в этот мир, хотя большинство людей считают это суеверием. Я это видела своими глазами.

На теле Д’Лиса была кровь, но не его. Кровь была и на ее губах и руках…

Она обернулась к собравшимся.

— Ах-х-х-х-х! — возопила она. — Среди нас — Эзили Кур-Нуар. Она — мам’бо!

— Мам’бо!! — завыли остальные.

Они смыкались все плотнее, глаза их стекленели. Они были возбуждены, словно от вина. То тут то там женщины сбрасывали с себя платья.

— Здесь лежит наш хун’ган! — Викторина указала на Д’Лиса. — Он не мертв, он одержим Бароном Самеди из Могилы. — Ах-х-х… пусть он встанет, встанет, встанет! — вопила она все громче и громче. — Что принесем мы Барону Самеди, чтобы наш хун’ган мог жить, мог дышать, чувствовать биение сердца, снова стать мужчиной… Что мы принесем?

— Ах-х-х-х… — стонали остальные.

— Мы принесем белую козу без рогов. Нежное мясо, чтобы рвать, чтобы пожирать. Ах-х-х… белую козу без рогов принесем мы!