Сергей Алексеев - Волчья хватка. Волчья хватка‑2 (сборник)

У дерзкого аракса Калюжного можно просто выкатить головню из кострища и пойти — слова не скажет; скорее, наоборот, поможет донести или сам выберет и вручит ту, что не потухнет за дорогу…

Уже в сумерках Ражный добрался до берлоги в крутом берегу и тут обнаружил, что утренний снег вокруг неё свежий, нетоптаный — неужто хозяин за день ни разу не вышел, хотя бы воздухом подышать?.. Приблизившись, Ражный постучал в маленькую дверь, набитую мхом и обтянутую берестой:

— Богом хранимые, рощеньями прирастаемые!.. Ты здесь, аракс казачьего рода?

Можно было и не звать: бесцветным дымком курилась из берлоги пустота…

Ражный отгрёб снег ногой и отворил дверь. Чёрные от копоти глиняные стенки, моховая лежанка, покрытая знакомым, из горницы сороки, половичком, холодное кострище в углу и стылый, прогорклый, как на пожарище, воздух…

Оставил жилище и удалился в место, более уютное? Ушёл в мир, по горло насытившись романтикой осуждённого засадника? Или так скоро закончилось послушание Калюжного?

От его лежбища до деревни, где обитала сорока, было всего несколько километров, однако Ражный не рискнул являться перед строгой вдовой. Лучше уж терпеть холод, чем греться от огня, излучающего глубокую вдовью тоску и обиду. Он пошёл назад, по пути приглядывая хоть что-нибудь сухое — дерево, смолевой пень, клок мха, но в предзимнюю слякотную пору все давно пропиталось влагой, промёрзло не один раз и не годилось для простого и древнего способа добычи огня трением. Оставалась последняя надежда: дождаться утра и на рассвете пойти в глубь Вещерского леса, дабы, как сегодня, внезапно пересечь некую черту и, войдя в состояние Правила, уловить мгновение да поджечь любое дерево.

От холостого выхлопа энергии горело все, в том числе и земля…

Чтобы не проспать зари в предательски теплом тулупе, Ражный спустился по речке вниз, к глубокому плёсу, присмотренному заранее, и взялся рубить баню. Если завтра удастся добыть огонь, то можно попариться, отмыться за многие дни в первый раз и наконец-то переодеться в чистую, дарёную рубаху…

Он мог бы научить калика, как оборачиваться волком, и не собирался скрывать от бренки свою наследственную тайну, но вряд ли бы кто-то из них в тот же час вздумал испытать это. Слишком сложно и одновременно просто, хотя трудоёмко и необычно достигалась способность входить в раж, ибо здесь не существовало ни волшебного слова, ни страшного заклятья, ни какого-то другого действия, с помощью которого происходило чудесное перевоплощение. Насельники русских монастырей, а чаще уединившиеся скитники иногда обретали раж через великое постничество, крайний аскетизм и круглосуточные молитвы в течение целого года, стоя на коленях под открытым небом на каком-нибудь камне, как Серафим Саровский.

Все остальные способы считались от лукавого: мирской боязливый разум рисовал ужасы дьявольской силы, тогда как все таинственное лежало на поверхности и было доступно. Мало того, по всей России в том или ином виде сохранился этот древний обычай очищения водным перегретым паром, пожалуй, в какой-то мере испытанный каждым человеком, только что вернувшимся из русской бани — потрясающая смесь чувства утомления, облегчения и парения. А если это баня почерному и срублена из горькой осины да натоплена берёзовыми дровами и веник запарен вересковый; и если ещё поднять парный (не сухой) жар вдвое обычного, а исхлестав себя до изнеможения, всякий раз бросаться в ледяную купель и в этом же пару трижды вымыться с головы до ног крутым щёлоком, приготовленным на липовой золе, да сполоснувшись холодной водой, надеть чистое белёное бельё и босым выйти да лечь у бегущей реки, дабы смирить в себе остатки беспокойных мыслей и страстей, — нетопырём воспаришь без всякой иной подготовки, узрев то, что не видел прежде.

И, возможно, обретёшь волчью прыть.

И в течение целых суток, если все время удерживать это состояние и не отвлекаться на мелочи, даже непосвящённый человек способен видеть мир в ином, лучистом свете, который издревле назывался не светом, а святом.

Не получится в первый раз, нужно пробовать во второй, в третий, пока тело и разум не очистятся от накопленной грязи.

Со строительством бани Ражный хоть и спешил, но все равно не мог рубить на скорую руку, потому осиновые бревна ошкурил, выбрал пазы и углы завязал в «чашку». И прежде чем взяться за кровлю, на ощупь достал из воды подходящие валуны, сложил на сухую, без раствора, каменку, после чего сделал накатный потолок, проконопатил, обмазал глиной и засыпал полуметровым слоем земли с тяжёлыми камнями: нагрузил кровлю, чтоб сруб дал осадку — иначе не удержать пара. Баня получилась маленькая и высотой всего в полтора метра, но зато к рассвету была почти готова. Оставалось наколоть плах, сбить дверь да выдолбить корыто для воды, что можно было сделать потом, пока топится каменка.

Он опасался опоздать к заветному утреннему часу, когда так легко достигается состояние Правила, и все-таки, прежде чем бежать в лес на вчерашнее место, разделся до пояса, умылся в ледяной воде и лишь потом стал подниматься в гору, стороной минуя свой дом.

Тусклый ноябрьский рассвет под серым небом путал ощущение времени, и Ражный прибавлял шагу, однако будучи уже далеко от речки, вдруг остановился и вздрогнул, поскольку боковым зрением уловил, но пропустил мимо сознания блеснувший в ельнике призрачный свет.

И тотчас ощутил неясную, приглушённую тревогу и, взлетев крылатой мышью, обнаружил свежий след, оставленный очень сильным и волевым человеком: широкая полоса оранжево-вишнёвого свечения пунктирно мелькала среди леса по берегу и, вырвавшись на чистое пространство, расплывалась на сажень и, самое главное, оканчивалась где-то на поляне возле дома!

Первой мыслью было, что он сам тут часто ходил и видит сейчас свои собственные следы, а их цвет, возможно, искажает зыбкое пространство, но в следующий миг увидел, что за еловой занавесью в пустом оконном проёме тлеет призрачный свет, наполовину смешанный со свечением следа…

По-волчьи осторожно Ражный приблизился к дому и замер — из трубы над кровлей шёл дым, простреливаемый редкими искрами…

Печь топилась!

Ражный выждал минуту, наблюдая, как ветер треплет дымный хвост, после чего прокрался к бревенчатому крылечку и резко распахнул дверь… На каменном борове горела настоящая парафиновая свеча, огонёк которой трепетал и стелился от ветра, но не гас, а на голой лежанке, вытянувшись во всю длину, спал богатырь, не узнать которого было невозможно — тот самый «снежный человек», что встретился ему лет десять назад на склоне памирского перевала…