Сергей Алексеев - Волчья хватка. Волчья хватка‑2 (сборник)

А на высоком пне вместо короба висела новенькая, многослойная рубаха поединщика, ещё пахнущая первозданным белёным холстом, и такие же укороченные порты.

Только вот пояса не было…

На сей раз он даже не подивился находке, а с тайной надеждой ощупал её, пошарил руками вокруг дерева: сейчас не рубаха была нужна, и даже не пояс — спички, зажигалка или горящая головня!

На худой случай, кресало и трут, чтобы высечь огонь, и тайный покровитель, остро чувствующий, что ему надо, должен был принести что-нибудь из этого…

Не принёс…

И не оставил ни единого отпечатка обуви, хотя отыскать что-либо в темноте, да ещё на отсыревшем, побитом, испещрённом павшей кухтой снегу, было невозможно.

Ражный взметнулся нетопырём и сразу же увидел тающее, розово-синее свечение свежего и очень знакомого следа вдоль берега — следа, который могла оставить только женщина, причём, не чья-то жена, а целомудренная дева.

Например, наречённая невеста Оксана…

Пока он не узрел этого следа, чаще всего покровителем представлялся некий инок, живущий неподалёку и как-то связанный с родом Ражных, но не желающий показывать своего благого расположения, чтобы не навлекать на себя гнев бренок или настоятеля Урочища. Все пожертвованные ему вещи источали неуловимое мужское начало, если не считать заботливого, женского подбора продуктов. Сейчас же, купаясь в этом розово-синем сиянии, Ражный мог вообразить себе какую-нибудь кукушку, высматривающую себе жениха, если верить сказкам кормилицы Елизаветы.

Но почему-то в сознании никак не появлялся образ правнучки Гайдамака…

Подмывало в тот же час броситься в погоню, однако при всем желании он не мог совокупить полет летучей мыши с волчьей прытью. Чтобы войти в раж и преследовать зверя, человека и вообще любое теплокровное существо, необходимо самому избавиться от всего, что оставляет след: прежде всего выпарить в бане всяческую усталость, отмыть все резкие запахи, надеть чистое бельё и обратить человеческие чувства и мышцы в волчьи…

Он ещё раз поднялся над розово-синей цепочкой сполохов, вьющихся между деревьев, и вдруг усомнился в своей догадке: цветовая гамма следа Оксаны, кажется, была мягче, ровнее, без контрастных переходов, а этот выглядел ярко, сильно, будто щедрые, густые мазки широкой кистью. Особенно густой синий — будто ночное чистое небо!

— Благодарю! — крикнул он вдоль реки. — Кто бы ты ни был!

И без всякой надежды побрёл в ту сторону, куда убегали цветные сполохи.

Он не надеялся догнать неведомую деву, а шёл лишь потому, что не мог сдержать желания не идти при виде этого манящего следа. Кое-где он замечал на снегу иные, смазанные земные следы: несколько странные, без протектора подошв ботинок и совсем не девичьего размера! Он приглядывался к ним и ждал рассвета, чтобы рассмотреть получше, но в этот день почти не посветлело, ибо повалил густой снег, в несколько минут выровнял землю, сделал пространство по-зимнему глухим и сумеречным. Ражный хотел уж повернуть назад, однако напоследок взлетев летучей мышью, снова увидел акварельно-свежий намыв красок в серой пелене и только прибавил шагу.

Дева была где-то совсем близко, может, всего в километре от него, поскольку сильный снежный заряд если и не остановил её, то заставил идти медленно, к тому же она не подозревала погони.

Увлёкшись, Ражный не следил ни за временем, ни за расстоянием и не уловил момента, когда перешагнул линию запретной зоны; вдруг ощутил лёгкость и в тот же миг оторвался от земли и завис в полуметре, едва удерживая равновесие. Охваченный внезапным и уже знакомым приливом восторга, он непроизвольно засмеялся, словно младенец, сделавший несколько самостоятельных шагов: покровительница-дева скрылась в Сиром Урочище, ибо розово-синий след уходил вперёд и исчезал в снежном мареве!

На сей раз полет длился секунд пятнадцать, после чего закололо в пальцах вытянутых рук, от незримого ветра заслезились глаза, а затем резкий скачок земного притяжения опрокинул его навзничь.

Снежный обвал, повинуясь этим же законам, разом опал, притянулся к земле, и вокруг мгновенно просветлело. Преодолевая тяжесть в теле, Ражный встал на ноги и огляделся — ничего подобного! Ни призрачного озера, ни острова с градом Китежем и вообще никаких признаков близости Урочища. Совсем другое место — только кривые косогоры, ёлки, берёзы да край синюшной снежной тучи в сером небе…

Лишь с третьей попытки, и то тяжело, будто старый ворон, Ражный поднялся чувствами над землёй и узрел снежное поле вокруг. Ни единого следа, ни даже самой мелкой, невзрачной мышиной строчки не было ещё в стерильном пространстве, будто этот вышибающий слезы сиюминутный ветер смел, выдул и вычистил его до первозданной белизны.

Ражный возвращался с оглядкой и ощущением, будто его только что обманули, и всю дорогу твердил себе, что больше не поддастся наваждению, не станет бегать за призраком, ибо так недолго и с ума сойти. А что если эта опека, помощь и дары всего-навсего искушение, замысленное хитроумным и непредсказуемым бренкой? Испытание, способ определения манеры поведения, изучение психологических качеств личности, чтобы потом, по окончании послушания, было ясно, на что сирый годен и к какому делу его приставить.

За дорогу он почти убедил себя, но едва подошёл к своей новой, стылой и потому ещё не жилой избе, как вспомнил недавно испытанное состояние Правила и пожалел, что отвлёкся на свои восторженные чувства и не сумел вовремя прервать полет, чтоб совершить холостой выхлоп, подпалив, например, любую ёлку.

Сейчас бы был с огнём!

Теперь даже окна не вставить, пока не прокалишь замазку…

Ражный обошёл разрубленную поляну, попинал свежий снег с пней и отправился в сторону берлоги Калюжного, за горящими угольками.

До железнодорожной сторожки Вяхиря было намного ближе, если идти напрямую, но сейчас Ражному не хотелось встречаться с нравоучительным и прижимистым бульбашом. Угольков, конечно, даст и посудину, чтобы принести, да придётся сидеть и слушать его наставления и, самое отвратительное, придётся просить огня, а потом ещё всякий раз вспоминать, чьим теплом греется. Как и в миру, в Засадном Полку были араксы с виду вроде бы прямодушные, честные, справедливые, однако при этом настолько занудливые, что было лучше никогда от них ничего не принимать. Даже даров, которые приносили вотчинникам, поскольку они потом ещё лет десять кряду так или иначе станут напоминать о своей щедрости и всячески её выпячивать.

У дерзкого аракса Калюжного можно просто выкатить головню из кострища и пойти — слова не скажет; скорее, наоборот, поможет донести или сам выберет и вручит ту, что не потухнет за дорогу…