Алексей Веселов - Как исправлять ошибки (СИ)

– Да, возможно, именно они‑у на твоей кукурузной булке, – мяукнул он и укоризненно покосился на меня. – Ну и манеры у тебя‑у, маркиз! Неужто в детстве не научили, что с полным ртом разговаривать некр‑р‑расиво? – я смущенно потупился, а кот, посчитав воспитательную деятельность оконченной, продолжил: – Я‑у, конечно, до сих пор с трудом себе это представляю, но моя‑у коровка страдала от того, что не умеет летать. Помнится, загрустит любимая Га‑Га, слезы в длиннющих ресницах запрячет, а я‑у подойду, поглажу мягкой лапкой по худому крупу, слово ласковое мяукну, она‑у сразу же повеселеет, да податливее станет. Позволит мне‑у и с хвостом приветливым поиграть, молочка парного пососать, да вымя‑у нежное потискать, – кот вожделенно запустил лапу в лимонное желе и невольно облизался. – Любил я‑у ее сильно, восхищался, да только не знал, что коровка‑то моя‑у колдуну одному принадлежит.

– Ух ты! – не выдержал я.

– Ага, – печально кивнул Сириус. – Этот живодер‑р‑р для злобного обряда омоложения приобрел зазнобу мою, а при полноликой луне прирезать вздумал. Да только я‑у предложение в этот день хотел ей сделать. Ну, и нашла коса на камень, а точнее – напал кот на пакостника‑чародея. Морду я‑у ему исцарапал, ухо прокусил, да что есть мочи мяукал: "Беги, Га‑Га, беги! Спасайся, любимая!" Но, как говорится, корова не кошка – мозгов в ней немножко. Эта рогатая, тощая дур‑р‑ра, вместо того, чтобы оставить о себе последнее, мрр, душещипательное воспоминание, попятилась в сарай и напоролась на вилы. И знаешь, взбесился тогда не один колдун, ибо обломались мы оба‑у. Глазенки у старика кровью гневались, зубы паскудно скрежетали, видать тушкой моей дранной морокун захотел крупнорогатую жертву заменить, но, как говорится, что кота не убивает, мр‑р‑рау, то делает его сильнее. К тому же я‑у и сам злой был, как собака – звание "вдовец" коту чести не делает. Вот и выцар‑р‑рапал я‑у в отместку чародею глаз его красный…

– Заливаешь! – не поверил я. – Чтобы кот да с колдуном справился? Извини, неправдоподобно.

– Если бы! – отмахнулся кис. – Глаз‑то я‑у ему выдрал, но за то и поплатился многократно. Мор‑р‑рокун тогда слова бесовские произнес, золотой песок из карманов высыпал, да в душевнобольной танец пустился – короче, проклял меня‑у колдун. Пожелал, чтобы моя‑у полосатая морда в подчиненных при всяких тиранах была, приключений несусветных на мою хвостатую задницу захотел, да неразделенной любви на все восемь жизней. Хвала Чеширу, что несведущ был колдун‑то одноглазый в количестве отведенных котообразным реинкарнаций. Будет у меня‑у одна жизнь, чтобы оттянуться и погулять, как все коты – самому по себе!

Я налил себе малинового киселя и спросил:

– Так ты поэтому здесь? Баранус один из этих тиранов?

– Не совсе‑ум так… – Сириус почесал за ухом, словно размышляя, как продолжить рассказ. – Тут такое дело… Пару годиков назад, я‑у работал заклинателям змей на восточном базаре Абу‑Ару‑Ану‑Его. Свистел во флейты заливистые, завлекая гадюк разных в чувственные танцы. И был я‑у влюблен в Аш‑Шу – старую очковую кобру.

– Кобру?!

– Ну да, а что‑у? Меня покорили ее изящество, гладкая кожа и мр‑р‑р‑рау… раздвоенный язычок. К тому же у нас были одинаковые гастрономические вкусы – оба‑у любили мышей, – я помотал головой, но решил больше не перебивать. У этого клетчатого явно извращенное отношение к любви, но это его личное дело, в конце концов. – Мы‑у тогда гастролировали по пряному базару, срывая медитативные аплодисменты умирающих индусов. И решил я‑у сделать гадине своей предложение. Надел чалму многослойную, сандалики носком к верху задранные, да халат цветастый, букетик анисовый собрал и мышку дохлую подмышку сунул. Заглянул в корзину плетеную, где обитала Аш‑Ша, а там соперник мой бравый лежал – мангустом звался. Улыбался нагло, да очки моей кобры на свой нос насаживал. Подумал я‑у тогда, что пустила Аш‑Ша его в корзину первым. А для кота‑у быть вторым, утоплению в ведре подобно. Ну, ты понимаешь?

– Конечно‑конечно! – сразу же согласился я, чтобы не вызывать у киса негативных эмоций. Он, может, и извращенец, но уж больно интересно рассказывает.

– Так вот, переполненный яростью обманутого мяу‑мужа сиганул я‑у в корзину и пока дудкой брюхо мангусту не вспорол, не успокоился. А когда кишочки любовничка по стенкам размазывать стал, углядел, что кобра моя‑у старая в утробе соперника разлагалась, – Сириус примолк, и мне даже показалось, что он всхлипнул. – Эх, здесь вам не сказка про Красную Шапку, где из вспоротого нутр‑р‑ра‑у могут живыми выбраться, здесь Восток, как говорится – дело тонкое, – с отчаяньем в голосе изрек он, снова немного помолчал и только потом продолжил: – Погрустил я‑у тогда, с четверть часа примерно, пометил корзинку, чтобы остальным ма‑унгустам неповадно было, и отправился к пиратам – догоняться ромом. Быть корабельным котом, надо признать намного интереснее, чем в дуды дудеть. Тут тебе‑у и песни, да пьяные пляски, пальба из пушек, да сундуки с сокровищами. Правда, штормило меня‑у поначалу, морской болезнью с неделю мучился. Мур‑мурау! Зато, какой головокр‑р‑ружительной роман у меня‑у был с обезьянкой редкобородого капитана! Назовешь меня‑у усатым бабником? Полосатым Ловеласом? Хвостатым Казановой?

– Я бы назвал тебя извращенцем, – не выдержал я. На удивление, кот не обиделся, даже не дернул усами.

– Я‑у тебе вот что, в" Асилий, скажу, подобная извращенная любвеобильная натура присуща каждому коту, что появился на свет в марте… восьмого числа.

– Упс! – икнул я.

– Что?

– Да я, вообще‑то, тоже в марте родился, восьмого, – растеряно сообщил я усатому. – Даром, что не кот.

– А, ну тогда понятно, почему тебя‑у все на красивых девчонок поглазеть тянет, – радостно осклабился Сириус, и в его голосе мне даже послышалась тень одобрения. – Значит, ты‑у меня поймешь.

– Пожалуй, – на всякий случай не стал я спорить, хотя аналогии между красивыми девушками и коровами‑кобрами‑обезьянами не понял.

Кот снял салфетку с шеи, небрежно бросил рядом и мечтательно замурчал:

– Чита‑Рита, высокая, сильная, забавная орангутангиха, оказалась самой нежной из всех моих женщин. И блошек у меня‑у поищет, и за ушком заботливо почешет, и на ночь приласкает. Помнится, схватит меня‑у тремя руками, запрыгнет на мачту и давай в воздух подбр‑р‑расывать. И кто знает, как бы сложилась моя‑у усато‑хвостатая судьба, если бы в одно из подобных свиданий, когда я‑у, раздувая брыла, падал обратно в рыжие лохматые объятия возлюбленной, меня‑у не подцепил пеликан, – Сириус обреченно вздохнул. – Судьба в очередной раз позабавилась над моими чувствами, ведь в тот вечер я‑у готовился сделать предложение капитанской обезьяне. Но коты не теряют бодрость духа никогда‑у! Грустят редко, часто злятся, мстят иногда, но постоянно развлекаются. Подумаешь, прокляли! Я‑у тебе вот что скажу: смысл жизни кота не в достижении какой‑нибудь цели, а в пути, который он проходит, идя к ней. Мрр‑р‑ра‑у‑р…