Дмитрий Веприк - Легенда о гибели богов

— Так говорили мне все, — отвечает тень фараона. — И всегда, повелитель.

— Кто были эти «все»?

— Жрецы, знающие ход звезд. Сановники, ведущие свой род из глубин веков. Писцы, хранящие память прошлого. Слуги. Кормилица. Мать.

— Иначе говоря, — заключает бог мертвых, — ты именовал себя богом, подчиняясь мнениям слуг, невежественных женщин, лебезящих придворных и лживо мудрствующих жрецов? А что подсказывал тебе твой разум?

— Мой разум соглашался с тем, что казалось очевидным.

— А очевидным это казалось потому, что так считали все? Это говоришь мне ты — владыка познания человеческого? Ведь так звучит часть твоего титула?

— Но повелитель, разве я мог поставить свои ничтожные сомнения выше мудрости завещанных предками обычаев?

— Почему же ты считал мудрыми обычаи предков? Они ведь тоже могли оказаться плодами общего заблуждения.

— Но повелитель... — бывший фараон торопливо ищет ответ. Иногда труднее всего выразить словами именно самоочевиднейшие вещи. — В конце концов, я ведь слышал голоса богов! Они обращались ко мне, беседовали со мной, задавали вопросы, удостаивали советами.

— Это интересно, владыка Египта, — когда и как же ты слышал их?

— В их храмах, когда, удалившись, мои подданные оставляли меня наедине с ними — и с моим сердцем.

— Что же за боги говорили с твоим сердцем, фараон?

— Великие и светлые боги: Ра, правящий небесной ладьей, Осирис, что должен судить мертвых, Тот, дающий мудрость.

— Почему ты считал, что это именно их голоса?

— Они называли свои имена, повелитель.

— Эти имена могли быть присвоены любыми низшими божествами или демонами.

— Но повелитель, голоса звучали именно в храмах великих богов!

— Почему бы не предположить, что вечная суетность дворцовой жизни не оставляла тебе в другое время возможности и желания получше прислушаться к своему сердцу? — бог мертвых тянет руку за собственной чашей. — Расскажи мне лучше о Ра. Ибо кому же еще, как не сыновьям, хвалить своих отцов?

И понятная немногим улыбка пробегает по лицу бога мертвых. В колеблющемся пламени светильников он кажется не более живым, чем сидящие перед ним мертвецы.

— Ра — это великий бог, сын творца мира Птаха, — начинает фараон, — каждый день его сияющая ладья проходит по небосводу, неся миру свет.

— И столь великий бог позволил умереть своему сыну — если не ошибаюсь, от весьма жалкой, неподобающей божеству болезни? Но продолжай, фараон, мне интересно. Ты как-то собирался изложить отцу свои претензии?

Растерянно помолчав, тень фараона продолжает:

— После того, как была замурована гробница, по истечении дней траура бог мертвых Анубис должен был зайти за мной, чтобы отвести в ладью Ра. Сев рядом с великим богом, я бы отплыл на заход солнца, на блаженные поля Иллау.

— И чем же ты собирался заниматься на этих блаженных полях?

— Пребывать вечно в почете и славе, окруженный служившими мне под небом Египта людьми.

— Иначе говоря, мир мертвых представлялся тебе увековеченной копией мира живых? — Гадес, усмехаясь, отщипывает ягоду от виноградной кисти. Все протяжение стола уставлено изысканнейшим угощением, но его мертвых подданных не волнует пища живых. — Когда вы, люди, принимаетесь рассуждать о мироздании, то ваши лживые откровения кажутся склеенными из обломков вдребезги расколотых истин. Зачем богам делать мир мертвых подобием мира живых — от того ли, что ваш мир так совершенен или потому, что у богов не хватит фантазии на что-то иное? Зачем бы этому вашему Анубису с собачьей головой мотаться за тенями умерших царей, которым дорога в страну смерти так же открыта, как и любому покойнику? Скажи-ка лучше, фараон, в каком виде ты намеревался предстать перед Ра — тенью, как сейчас, или облаченным в свой труп?

— Я... Я не знаю, повелитель.

Голос фараона растерян. Ничего сейчас в нем нет ни от царя, ни от бога — посеревшее подобие растерянного человека с тонкими, ссыхающимися ногами и вывалившимся животом.

— Но согласись, это важный вопрос, — настаивает Гадес. — Не столько для тебя, впрочем, сколько для твоих подданных. Ведь доходы государства много лет шли на постройку будущей гробницы, ее надо было вырубить в скалах, украсить, набить сокровищами — можно подумать, что Египет существует только для того, чтобы хоронить своих фараонов.

— Так завещали нам предки, повелитель.

— Опять эти предки! — укоризненно говорит Гадес. — Но подумай, быть может твое мертвое тело, лишившись души, а также извлеченных при бальзамировании мозгов и кишок, оставшись в одиночестве, воскресло и, свалив сокровища в мешки и ящики, переправило их ему известным путем на борт ладьи Ра? Или, можно предположить, ему помогла свита раскрашенных статуй, и теперь вся эта компания плавает с Ра по небесному своду? — бывший владыка Египта молчит, словно обнесенный живительной кровью. — Тень фараона, в интересах истины нужно выяснить и это! Нарушитель покоя гробницы, нашел ли ты в усыпальнице труп своего царя?

— Да, повелитель, он лежал в саркофаге, — отвечает тень одетого в лохмотья человека.

— Поведай подробней, как это произошло, — велит бог мертвых.

— О гробнице нам рассказал работавший в Долине Царей каменотес. Нас было четверо, проникших незамеченными в Долину Царей, но один попал в ловушку, устроенную на подходе к погребальной камере. Нам пришлось его добить, чтобы своими криками он не привлек стражей долины. Осмотрев гробницу, повелитель, мы решили заглянуть и под саркофаг.

— Зачем? Разве вам не хватало уже найденных сокровищ? Неужели вы, оставшись втроем, рассчитывали унести все, раз принялись мечтать о большем? Не с караваном же верблюдов вы проникли в Долину царей?

Человек в лохмотьях вдруг разводит руками:

— Я даже не знаю, зачем, повелитель...

— Быть может, вами двигало простое человеческое любопытство?

— Наверно ты прав, повелитель.

— Очень понятное и простительное чувство, — говорит Гадес. Странная улыбка не покидает его лица. — Но продолжай, мы очень заинтересованы.

— Мы с большим трудом сдвинули крышку каменного саркофага. Следующий был деревянным, потом алебастровый... Последний был из чистого золота!

— Мне почему-то кажется, что ты вот-вот сознаешься в ошибке или лжи — тело все-таки отсутствовало. Выбравшись из-под всех этих крышек, оно навело порядок и отправилось навстречу прелестям полей Иллау.

— Нет, повелитель, — говорит человек в лохмотьях. Он вдруг тоже усмехается. Странное зрелище — будто фарс, разыгранный богом мертвых и безродным бродягой, имя которого давно забыто на земле. — Тело фараона лежало в саркофаге, выпотрошенное, безмозглое, просоленное, залитое ароматными смолами и спеленатое, как младенец.