Тэд Уильямс - Дорога ветров

— Правда? — Саймон остановился, так и не бросив очередной камень.

— Да. Ты делаешься мужчиной, Саймон, но это имеет должность происходить самостоятельно, без помощи твоих размышлений. — Он зашуршал бумагой. — Послушай, я хочу кое-что читать для тебя. — Коротким пальцем Бинабик водил по строчкам паучьего почерка доктора Моргенса. — Я испытываю превеликую благодарность к Стренгьярду за то, что он выносил эту книгу из обломков Наглимунда. Это последняя вещь, которая связывает нас с этим знаменитым человеком, твоим учителем. — Палец тролля наконец остановился. — А, вот. Моргене говаривает про короля Джона.

…Если он и был отмечен Богом, это более всего сказывалось в умении найти подходящий момент для штурма и отступления, в искусстве определять единственное место, в котором необходимо было оказаться в нужное время и вследствие этого преуспеть.

— Я читал эту часть, — заинтересованно сказал Саймон.

— Тогда ты наверняка отмечал ее значительность для наших усилий.

Джон Пресвитер знал, что в войне и в дипломатии, так же как в любви и коммерции — занятия хоть и различные, но чем-то схожие — награда достается не сильнейшему и даже не справедливейшему, но скорее удачливому. Джон знал также, что тот, кто передвигается быстрои без излишних предосторожностей, готовит тем самым свою победу.

Саймон нахмурился, глядя на довольное лицо Бинабика.

— Ну, так что?

— А, — тролль был невозмутим. — Слушай дальше.

Поэтому в битве, сокрушившей Наббанайскую империю, Джон провел свое войско через Онестрийский проход и бросил его прямо на копья легионов Адривиса, хотя все были уверены, что только глупец может поступить подобным образом. Однако этот поступок оказался тем безумием и безрассудством, которое предоставило войску Джона огромное преимущество внезапности и заставило ошеломленную армию Наббана принять его за божественный промысел.

Саймон с беспокойством прислушивался к нотке триумфа, звучавшей в голосе Бинабика. Похоже было, что тролль считает суть дела совершенно ясной. Саймон снова нахмурился, размышляя.

— Ты хочешь сказать, что нам надо поступать, как король Джон? Мы тоже должны застать Элиаса врасплох? — Эта идея была совершенно ошеломляющей. — Ты думаешь, мы сможем атаковать его?

Бинабик кивнул, обнажив в улыбке желтые зубы.

— Умница, Саймон. Почему нет? Мы все время ответствовали на удары, но никогда не имели храбрости наносить их. Может быть, немного изменения этой традиции приносило бы нам пользу.

— Да, но остается еще Король Бурь! — Сам напуганный этой мыслью, Саймон невольно оглянулся на затянутый тучами горизонт. Ему даже не хотелось называть это имя в диком месте Под низким небом. — И кроме того, Бинабик, нас ведь всего несколько сотен, а у короля Элиаса тысячи солдат, это же каждый знает.

Тролль пожал плечами.

— Разве я говариваю, что мы имеем должность сражаться сразу со всей его армией? Кроме того, наше народонаселение все время растет. Каждый день люди приходят, чтобы поселяться… как это называл Джошуа?.. А! В Новом Гадринсетте.

Саймон покачал головой и швырнул в заросли вереска еще один сглаженный дождями и ветром камень.

— Я думаю, что это глупо. То есть не глупо, а слишком опасно.

Бинабик не был обескуражен. Он свистнул Кантаку, и она тут же примчалась рысью, легко перемахивая через огромные валуны.

— Может быть в твоих словах есть правильность. А пока что мы пойдем немного прогуляться.

Принц Джошуа смотрел на меч, и лицо его было озабоченным и усталым. Хорошее настроение, которым он порадовал всех на торжествах в честь Саймона, совершенно исчезло.

Дело наверное не в том, что принц действительно стал счастливее в последнее время, думал Деорнот, просто он понял наконец, что его вечные: сомнения в своих силах заставляют окружающих чувствовать себя неловко. В такие времена люди предпочитают бесстрашного принца честному — поэтому Джошуа вынужден был носить маску оптимизма в обществе своих подданных. Но Деорнот, хорошо знавший Джошуа, ни минуты не сомневался, что груз ответственности, лежавшей на плечах принца, на самом деле становился все тяжелее.

Он похож на мою мать, понял Деорнот. Странно думать так. о принце, но как и она, он чувствует, что должен взять на себя все заботы и страхи, потому что никому другому не снести этой ноши.

И так же, как это было с матерью Деорнота, Джошуа, казалось, стареет быстрее, чем окружающие его. Всегда стройный, Джошуа совсем исхудал за время бегства из Наглимунда. Он немного поправился с тех пор, но сохранилась какая-то слабость, которая не исчезала. Деорноту принц казался немного не от мира сего, как человек, только что поднявшийся после тяжелой болезни. В его волосах появились седые пряди, а в глазах, таких же острых и проницательных как всегда, был теперь заметен легкий лихорадочный блеск.

Ему нужен покой. Ему нужен отдых. Я хотел бы встать у его постели и никого не подпускать к нему, пока он не проспит по крайней мере год.

— Боже, дай ему сил, — пробормотал он. Джошуа повернулся к нему.

— Прости, я задумался. Что ты сказал?

Деорнот покачал головой, не желая ни лгать, ни делиться своими мыслями. Оба снова обратились к мечу.

Принц и рыцарь стояли перед массивным каменным столом в одном из залов здания, которое Джулой называла Домом Расставания. Не было никаких следов ночного пиршества, и длинное черное тело меча лежало на столе.

— Подумать только, сколько народу погибло на конце этого меча, — наконец проговорил Деорнот. Он протянул руку и дотронулся до обмотанной шнуром рукояти. Торн был таким же холодным и безжизненным, как и камень, на котором он лежал.

— И совсем недавно множество других погибло, чтобы мы могли завладеть им.

— Но конечно, раз уж он так дорого нам обошелся, мы не можем позволить, чтобы он бессмысленно валялся здесь, в открытом зале, куда любой может зайти. — Деорнот покачал головой. — Может быть в нем — самая большая наша надежда, ваше высочество, наша единственная надежда. Разве не лучше будет спрятать его. в укромное место или поставить здесь охрану?

Джошуа почти улыбнулся.

— Зачем, Деорнот? Любое сокровище можно украсть, любой замок разрушить, любой тайник разнюхать. Пусть он лучше лежит там, где все могут видеть его и чувствовать, какая надежда заключена в нем. — Он прищурился, глядя вниз, на черное лезвие. — Не могу сказать, что испытываю надежду, глядя на него. Полагаю, ты не будешь считать меня менее царственным, если я скажу тебе, что меня пробирает какая-то дрожь в его присутствии. — Он медленно провел рукой вдоль всего лезвия. — В любом случае, судя по тому, что рассказывали Бинабик и юный Саймон, никто не может унести этот меч туда, куда он не пожелает. Кроме того, если он лежит на виду у всех, словно топор Тестейна в сердцевине легендарной березы, остается надежда, что однажды кто-нибудь выйдет вперед и объяснит нам, зачем он нужен.