Тэд Уильямс - Дорога ветров

Тед Уильямс

Дорога ветров

ЧАСТЬ 1

СКАЛА ОЖИДАНИЯ

ПРОЛОГ

Гутвульф, граф Утаньята, нервно барабанил пальцами по шероховатой поверхности Большого стола Престера Джона, обеспокоенный неестественной тишиной. В напряженном молчании слышался только звон ложек о тарелки да тяжелое дыхание королевского виночерпия, хотя в обеденном зале и собралось больше дюжины взрослых мужчин. Эта тишина вдвойне угнетала слепого Гутвульфа, хотя в ней не было ничего удивительного. Немногие в последнее время набирались смелости, чтобы обедать за королевским столом. Испытавшие на себе дикий нрав короля всеми силами стремились избежать встреч с ним.

Несколькими неделями раньше капитан наемников Улгарт из Луговых Тритингов неудачно пошутил насчет распущенности наббананских женщин. Подобные воззрения разделяли большинство тритингеких солдат, которым напудренные лица и открытые платья казались верхом бесстыдства. Не было бы большой беды в словах Улгарта — в Хейхолте почти не осталось женщин, а мужчины вряд ли бы обратили внимание на сальную шуточку, но бедняга забыл, а может быть и не знал вовсе, что убитая тритингами жена Верховного короля происходила из знатного наббанайского рода. Не наступил еще вечер, а голова Улгарта уже раскачивалась на луке седла по пути к Нирулагским воротам на радость тамошнему воронью.

Уже много дней за обеденным столом не слышно оживленной беседы, думал Гутвульф, но в последнее время здесь воцарилась прямо-таки гробовая тишина. Только изредка шаркали ноги испуганных слуг, стремившихся поскорее сбежать и погрузиться в блаженное безделье, да нервно острили рыцари Элиаса, которым на сей раз не удалось избежать общества короля.

Гутвульф услышал почтительный шепот и узнал голос сира Флурена, который что-то докладывал Элиасу. Старик только что вернулся из родного Наббана, куда ездил послом к герцогу Бенигарису, и сегодня сидел по правую руку от короля. Флурен говорил Гутвульфу, что дневная аудиенция прошла спокойно, но Элиас казался озабоченным и огорченным. Утаньят не мог видеть этого, но благодаря долгим годам знакомства подмечал каждый случайный вздох, каждую странную фразу, брошенную Элиасом. Слух, обоняние и осязание, которые и раньше хорошо служили ему, обострились с тех пор, как он потерял возможность полагаться на свое зрение.

Утаньят всегда внимательно следил за всем, что происходило вокруг, но испытывал особенное напряжение, когда при короле был меч Скорбь. С тех пор, как по воле короля Гутвульф прикоснулся к страшному клинку, серый меч не давал ему покоя, преследуя графа в мыслях и сновидениях. Меч казался живым существом, диким зверем, учуявшим свою жертву и готовым к прыжку. Незримое присутствие меча держало нервы графа в постоянном напряжении. Порой Гутвульф просыпался ночью в ужасе, покрытый холодным потом. Иногда ему казалось, что за сотни локтей каменных стен и роскошных покоев он чувствует дыхание меча в Тронном зале короля. В ночной тишине Гутвульфу чудилось биение холодного стального сердца, и это повергало его в отчаяние.

Внезапно Элиас вскочил, с грохотом отодвинув кресло, и стукнул кулаком по столу. Собравшиеся испуганно затихли. Гутвульф ясно представил себе, как застыли в воздухе ложки, ножи и массивные кубки и жирные капли медленно падают на деревянный стол.

— Будь ты проклят, старик, — рявкнул король. — Да кому ты служишь в конце концов — мне или этому щенку Бенигарису?

— Я только передал вам слова герцога, сир, — бормотал старик. — Но он ни в коей мере не хотел оскорбить вас. Он просто выбился из сил, пытаясь укрепить границу с Тритингами. К тому же вы знаете, сир, как упрямы жители Вранна.

— А какое мне до этого дело?

Гутвульф знал, как страшно вращаются налитые кровью глаза короля, слишком часто ему приходилось видеть, как безудержный гнев искажал черты Элиаса. Его лицо становилось серым и влажным. Слуги говорили Гутвульфу, что в последнее время король сильно похудел.

— Это же я, Эйдон его прокляни, помог ему получить герцогство! Я приставил к нему Ликтора, который не лезет в его дела! — Король замолчал, и только один Гутвульф услышал тихий вздох Прейратса. Король пробормотал извинения и вернулся к более или менее спокойной беседе с Флуреном. На мгновение Гутвульф остолбенел, но тут же опомнился, взял ложку и начал сосредоточенно жевать, чтобы заглушить внезапно накативший страх. Не наблюдал ли кто-нибудь за ним? Заметили ли его ужас? Снова и снова он вспоминал запальчивую фразу Элиаса о Ликторе и тревожный вздох Прейратса.

Остальные и не предполагали, что Элиас мог как-то повлиять на избрание мягкотелого Эскритора Веллигиса на место, освободившееся после смерти Ранессина, но Гутвульф знал это. Испуг Прейратса, что король зайдет слишком далеко, выдал его и подтвердил подозрения графа Утаньятского: Прейратс организовал убийство Ранессина. Теперь Гутвульф понимал, что король тоже знал об этом, более того — что он сам приказав священнику убить старика.

Король и его советник заключили сделку с дьяволом и убили первого слугу Господа.

Внезапно Гутвульф почувствовал себя смертельно одиноким за этим столом, словно человек, стоящий на вершине скалы, открытый порывам ледяного ветра. Бремя лжи и страха, тянущее его к земле, стало слишком тяжелым для него. Настало время искать спасения. Лучше быть презренным нищим я рыться в гниющей помойке в Наббане, чем оставаться в этом охаянном логове.

Гутвульф распахнул дверь в спальню и задержался на пороге, чтобы побольше свежего и прохладного коридорного воздуха проникло в душные покои. Подходила полночь. Гутвульф не слышал еще траурного звона колоколов на Башне Зеленого ангела, но чувствовал, что солнце давно скрылось и вокруг была промозглая холодная ночь. После того как граф ослеп, его глаза стали намного чувствительнее к малейшим изменениям температуры и влажности. И все-таки было что-то ужасное в том, что поблекшие и незрячие глаза годились теперь только для этого. Много ночей подряд он просыпался в холодном поту, напуганный жуткими снами: он видел себя мерзкой бесформенной тварью с безглазыми отростками там, где должна быть голова. Он медленно полз куда-то, оставляя за собой следы слизи. Во сне он видел, но сознание, что он смотрят на самого себя, будило его, возвращая в давно уже ставшую привычной беспросветную тьму. Гутвульф снова вышел в коридор, который раз удивившись, что, выйдя из темной комнаты, остался в прежней темноте. Дверь за ним захлопнулась, храня тепло согретой камином комнаты. Граф поежился.