Николай Воронков - Непослушная игрушка

— Обычно солдат и наёмников убивают сразу. Может посчитали, что за тебя можно получить выкуп, а может… — взгляд Текло стал нехорошим — ты был одним из них, а потом вы что-то не поделили, вот ты их и… Чтобы замести следы.

Разговор начал приобретать странно знакомые интонации.

— Может, ты ещё скажешь, что пленных у вас не бывает, а есть только предатели? — невольно вспомнились сталинские времена и лозунги.

— У нас, у наёмников, пленных не бывает. Выкупать нас некому, лечить незачем. Раненых, если удача отвернулась, добивают сразу. Вот и странно, почему тебя оставили в живых. Выкуп хотели получить за леди Верону, а тебя оставили просто так, за компанию. Вывод напрашивается сам.

— Вы поди ещё захотите меня арестовать и отправить на допрос с пристрастием?

— Зачем рисковать? Проще сразу убить. А то мало ли, нас ведь всего пятеро.

Я с трудом удержался, чтобы не схватиться за нож. А может этого от меня и ждали?

— Я к вам не напрашивался. Леди Верона меня вообще не интересует ни как женщина, ни как человек, за которого можно получить выкуп. Если у вас возникли подозрения, то нам проще расстаться, чем ожидать удара в спину. А можно решить все вопросы прямо сейчас — я не против.

Я старался говорить спокойно, но по телу пробежала волна, как перед дракой. До сумки с оружием мне не дотянуться, так что надо постараться увернуться от первых ударов, а дальше… видно будет.

Но бросаться на меня не стали. Смотрели внимательно, но за оружием никто не потянулся. Ответил снова Текло.

— Решение уже приняла леди Верона, доверив тебе жизнь. Возможно, она обманывается, возможно, и нет. И я тоже сам позвал тебя. Сделаем так. Ты по-прежнему у нас для количества. Если хочешь — можешь уйти в любой момент. Но если я получу хоть малейшее подтверждение своим подозрениям, то ты умрёшь сразу, без разговоров и выслушивания твоих оправданий.

— А если я чихну, а ты посчитаешь это условным сигналом моим предполагаемым сообщникам?

Текло отвечать не стал.

— Дежурят Шунс, Олаф, Карто — и, отвернувшись, стал готовить себе лежанку.

Остальные тоже стали укладываться, стараясь не смотреть на меня.

Я отошёл немного в сторону, а в голове никак не укладывался наш разговор. Нихрена себе пожелали «спокойной ночи»! Вот так сразу и первый герой и первый подозреваемый! Что теперь крутится в этих дубовых головах? Это у них такая проверка на мою вшивость или они и в самом деле готовы меня прирезать при первом удобном случае?

А я ещё собирал воровать Верону, требовать за неё выкуп! Да с такой охраной меня самого на кусочки порежут при малейшем подозрении! Наверное, я смогу с ними справиться, если нападу первым, но надо ли мне это? Ведь потом надо Верону где-то прятать, отправлять сообщника, которого у меня нет, за деньгами. Ждать неизвестно сколько. А если здесь все такие мнительные и в любом поступке видят только корысть? Да меня через пару дней уже придут арестовывать, а то и убивать.

Так нужна ли мне Верона? Скорее всего — нет. Жил я без неё, и дальше проживу. А деньги заработаю как-нибудь попроще. Но только не в этом сумасшедшем отряде. Уходить прямо сейчас — только лишние подозрения. Да и дорогу я не знаю. Придётся ночку не поспать, а потом ехать с ними только до ближайшей деревни. А дальше — пошли они…

Вечернюю тишину неожиданно прервал непривычный звук. Скосил глаза и тихо заматерился. Шунс уселся поближе к костру, достал нож и принялся его точить. Неторопливо так, вдумчиво. Вжик, вжик, оглядел нож, как в первый раз, и снова вжик, вжик. У них что, устав караульной службы не учат или он у них совсем другой? «Часовому запрещается есть, пить, курить, справлять естественные надобности… «ну и так далее. А этот уселся, точит нож и ноль внимания вокруг. Что он услышит, случись что? Да и это вжиканье… Сам не спит и другим не даёт. Или это не просто так? Может на меня и рассчитано? После неприятного разговора слышать такие звуки — поневоле не уснёшь, подозревая всех и вся и гадая, что же означает наступившая тишина — то ли нож закончили точить, то ли к тебе уже крадутся, чтобы прирезать? Но зачем же так откровенно? Сидел бы тихонечко — я бы быстрее уснул. Или это специально, чтобы я занервничал и быстрее себя раскрыл? Больше похоже на второе. Внутри сразу колыхнулось раздражение. Ну, козлы! Сейчас и проверим, у кого нервы крепче.

Стараясь, чтобы не шелохнулась ни травинка, не треснула ни одна веточка, я плавно перетёк к костру. Как ни странно, но у меня получилось — Шунс среагировал только когда я уже сидел у костра. Замер, посмотрел на меня.

— Не спится?

Я кивнул головой. Подтянул к себе стоявший неподалёку котелок с водой, напился, а остатки тонкой струйкой вылил на камни, которыми наёмники, как примерные туристы, обложили костёр. Раздалось резкое шипение, а один из камней даже треснул и распался на половинки. Стараясь сам не зашипеть от боли, взял одну из половинок, провёл пальцем по расколу — то, что надо — ровная бархатистая поверхность. Боль в руке становилась нестерпимой и, стараясь сохранить равнодушное выражение лица, промыл камень (вроде как чтобы был почище). Шунс смотрел на всё это дело спокойно, как будто это было в порядке вещей. Но вот когда я плавно потянул свой нож, напрягся уже ощутимо. Это было приятно. Осмотрев нож, принялся его точить, но звук получился совершенно другой, не как у Шунса. У того — звонкий, жёсткий, а у меня — тихий, шуршащий. Я снова оглядел нож и камень. На ноже — ни малейшей царапинки, а камень больше напоминал чуть шершавую кожу. Мда, точить таким, всё равно что по … ладошкой гладить. Но не бросать же так удачно начатую вредность. На всякий случай я провёл по лезвию кончиками пальцев и почти обрадовался, когда вновь проскочили искорки, а на лезвии появилось несколько крошечных синеватых точек. Ну хоть что-то. Почему и как разберусь потом, а сейчас нужен хоть какой-то результат, чтобы не чувствовать себя идиотом, шоркающим нож бесполезным камнем. Так и пошло. Несколько движений камнем, внимательно осмотреть лезвие, коснуться несколько раз пальцами, полюбоваться на точки, и всё по кругу. Нож, будто откликаясь на ласку, потеплел и стал как будто льнуть к руке. А может просто руки начали к нему привыкать, но больше он из рук не выпадал, а будто скользил, стараясь найти наиболее удобное положение.

Так мы с Шунсом и просидели несколько часов, настороженно ловя движения друг — друга и точа ножи. Шунса сменил Олаф, но этот просто сидел, наблюдая за мной. Так же повёл себя и Карто.

К утру я чувствовал себя как выжатый лимон. Спину ломило от долгого сидения на одном месте, обожженная рука болела. Но когда я увидел помятые лица наёмников, это всё окупило — спокойно спавшие всю ночь люди с такими рожами не встают! Ну и правильно. Обвинить человека в предательстве, а потом слушать всю ночь, как он у тебя над ухом точит нож, и спокойно спать?! А нефиг было! Может они учтут ошибки и прирежут меня уже сегодня втихую, но немножко я им всё-таки отомстил.