Аркадий Степной - Сердце в броне

Король взял со стола исписанный лист и взмахнул им в воздухе:

— Знаешь, что это такое?

— Никак нет, ваше величество.

— Это прошение от казначея Уотфорда с просьбой тебя уволить.

Фабио натужно сглотнул воздух, застрявший в горле. У него вдруг неприятно перехватило дыхание.

— Уотфорд пишет, — продолжил король, — что ты своевольничаешь, лезешь не в свои дела и возводишь клевету на моих честных слуг. Он также жалуется, что ты ведешь непозволительные речи и чересчур дерзок со старшими по званию. Этого вполне достаточно не только для увольнения, но и для начала служебного расследования. Королевская служба — дело серьезное, проштрафившихся не выгоняют, а сажают в крепость. Ты должен был знать об этом, когда подавал прошение о приеме на службу.

— Ваше величество…

— Я разве разрешил тебе говорить? — Голос короля хоть и прозвучал бесстрастно, но это бесстрастие было для молодого гоблина страшнее отцовской ярости. — Я хочу, чтобы ты запомнил: со мной можно спорить, меня можно убеждать, но никогда и ни в коем случае мне нельзя перечить.

Фабио вжал голову в плечи и не на шутку пригорюнился. «Что теперь со мной будет? — мелькнула у него в голове шальная мысль и тут же была поглощена другой, более важной: — А что будет с Венерой, если меня посадят?»

Молодость есть молодость, опыт приходит с годами, и никак иначе. Будь Фабио постарше, он бы непременно задумался — а чего ради король дает ему уроки на будущее (пускай и весьма жесткие), если все равно собирается его посадить?

Тем временем король, убедившись, что молодой гоблин проникся до глубины души, скомкал прошение казначея Уотфорда и выбросил его в корзину.

— А теперь перейдем к делу. Подойди ближе и сядь.

Совершенно растерянный Фабио поднял голову.

— М-мне…

Он хотел сказать: «Мне не положено подходить ближе». Но король удивленно приподнял бровь, и слова благоразумно застряли в горле. Потрясенный гоблин подошел ближе и сел на стул, стоявший всего в четырех шагах от его величества. Так близко к королю не могли приближаться даже титулованные дворяне.

Королю было не до этикета. Он взвесил на ладони толстую папку и сказал:

— Я пролистал твои отчеты и предложения. Здесь написано, что мы можем сэкономить семнадцать тысяч золотых монет. Объясни.

Сердце молодого гоблина вздрогнуло и затрепетало в груди, подобно влюбленному жаворонку. Он позеленел от волнения и, глубоко вздохнув, словно перед прыжком в омут, принялся излагать. Вкратце пробежавшись по использованным им методам систематизации и анализа и более подробно остановившись на выявленных в результате фактах, Фабио шаг за шагом раскрыл перед королем неприглядную картину многочисленных злоупотреблений. Это было тем более удивительно, что он не рассказал ничего нового или ранее неизвестного. Фабио всего-навсего собрал разбросанные по многочисленным отчетам сведения и сложил их в единую мозаику. Выводы получились шокирующие и неутешительные:

— Таким образом, ваше величество, мы повсеместно закрываем «дешевые» займы и продолжаем платить по «дорогим». Вот очередной пример: банкирскому дому Критолини мы должны двадцать четыре тысячи золотых под двенадцать процентов, а банкирскому дому Бриоли — двадцать три тысячи под двадцать один процент. Следуя простейшей логике — из этих двух займов следует закрыть «дорогой» кредит Бриоли, продолжая выплачивать «дешевые» проценты Критолини. Вместо этого, по неведомым мне причинам, казначейство закрывает кредит Критолини, продолжая выплачивать большие проценты Бриоли. А ведь это на две тысячи монет больше. И все это на фоне жестокого дефицита. В то время как стоит только рационализировать погашение казначейских займов, и в первый же год высвободятся искомые семнадцать тысяч. А ведь есть еще бартерные займы, это те случаи, когда казначейство занимало не деньгами, а товаром. Конечно, в некоторых сделках четко прописано, чем, собственно, мы должны расплачиваться. Но в большинстве случаев казначейство разумно оставило за собой право решать, в чем именно будет производиться расчет. Однако, разумно оставив за собой это право, распоряжаемся мы им абсолютно неразумно. Как пример — сделка с гномьей ростовщической конторой «Клекланд и сыновья». Еще до войны они ссудили казначейство зерном — пятьдесят четыре тонны пшеницы под двадцать шесть процентов. Не знаю, право, как им это удалось. Разумно — закрыть столь «дорогой» заем при первой же возможности. Но абсолютно неразумно, я бы даже сказал преступно, расплачиваться по займу зерном, выросшим в цене более чем в два раза. Ведь по договору мы можем расплатиться и деньгами…

— Сколько мы можем сэкономить на бартерных сделках? — прервал его король, до этого времени внимательно слушавший.

— Не знаю, ваше величество, — признался гоблин, которому родная финансовая стихия помогла прийти в себя и избавиться от робости. — Как секретарь младшего казначея Освальда, я имел доступ только к так называемым чистым займам. Информацию по бартерным займам мне удалось раздобыть лишь по двум-трем случаям.

Лицо короля оставалось спокойным, но в глазах проявились стальные отблески, выдавшие хорошо контролируемый холодный гнев.

— Добрая половина из доложенного тобой не попала в твои отчеты. Почему?

— Я боялся за свою жизнь, ваше величество, — честно ответил гоблин. — Слишком большие деньги, ради них даже мягкотелые чиновники сподобятся на убийство.

Глухо хрустнули королевские пальцы, сжатые в кулак, глухо прозвучал и вопрос:

— Освальд?

Фабио облизнул пересохшие губы.

— Чист, ваше величество.

В воздухе повисла напряженная пауза, которую прервал тяжелый вопрос:

— Уотфорд?

— Чист, ваше величество, — выдохнул молодой гоблин. — Их запутали в цифрах и отчетах. Завалили массой мелких расчетов. Они виноваты лишь…

— Договаривай.

— В невнимательности, ваше величество.

Фабио хотел сказать «в некомпетентности», но ему показалось, что это будет похоже на грязную попытку «подсидеть» вышестоящее начальство, и он невольно сгладил формулировку. От короля не ускользнули его душевные метания, он все понял правильно и по достоинству оценил. Впрочем, разговор был еще не окончен.

— Честер, тебе пора к нам присоединиться, — сказал король.

Гобелен с изображением соколиной охоты отъехал в сторону, и из потайного угла вышел глава тайной службы, граф Честер. Фабио остолбенел от удивления и страха, вновь напомнившего о себе. Графа Честера во дворце боялись все, за исключением лишь самого короля и его старого дворецкого Бертрама.