Перекрёстки Эгредеума - Эмпирика Аттонита
Так разум, приоткрыв некогда дверь в неизведанное, малодушно забивается в тесную кладовку примитивной прямолинейности общепринятого здравомыслия — будто пугливый ребёнок, заворачивающийся в одеяло с головой. Но неизведанное никуда не исчезает, оно так и стоит за дверью, заглядывает в щели кладовки любопытным глазком, теребит краешек одеяла — мол, просыпайся, пойдём дальше, за порог, чего же ты медлишь?
* * *
На улице давно стемнело. За окном где-то вдалеке, со стороны заброшенного парка за высокими домами раздался протяжный крик: высокий, монотонный, похожий на размазанное по пространству и замедленное во времени завывание ветра. Или заунывное пение. Или… боевой клич обречённой армии?
Шли минуты, а он всё не стихал — ни один человек не смог бы так долго тянуть одну ноту. Что-то жуткое было в этом звуке, и вместе с тем — чарующее, таинственное. И страшно, и не оторваться. Точно, плутая в тёмном лесу, выходишь ненароком к залитой лунным светом поляне, где духи кружат и сплетаются в танце, верша колдовские обряды. И вот, прячась за деревьями, стоишь, парализованный ужасом, и не сдвинешься с места. Разум твердит: «Беги!» — а всё ж так и будешь стоять и смотреть, пока душа в изумлении не выскользнет из бездыханного тела.
Мария Станиславовна вздрогнула от холода. Ветер врывался в распахнутое настежь окно, леденя кожу под тонкой рубашкой. На лицо упали первые капли дождя.
Потом она долго сидела на кухне под мерное тиканье старинных настенных часов в вычурной деревянной оправе, силясь согреться у плиты и забыв про давно остывший чай. Она не могла собраться поверить, что окно распахнулось само собой, а монотонный крик всё звучал и звучал, такой же далёкий и жуткий, но уже не на улице, а в голове.
Оправа часов изображала корабельный якорь со штурвалом о двенадцати спицах, чьи изогнутые рукояти напоминали солнечные лучи, какие рисуют в алхимических трактатах — острые языки пламени, закрученные вправо. Часы висели здесь всё время, а до этого в родительском доме, но Мария Станиславовна никогда не обращала внимания на мелкие латинские буквы на циферблате. Название фирмы-производителя.
Она пригляделась и прочитала: «Адарис».
ГЛАВА 4. ЧЁРНЫЙ РАЗУМ С МЁРТВЫХ ЗВЁЗД
В голове звенела гулкая тишина, в которой, казалось, слышалось монотонное электрическое потрескивание нервных клеток. Где-то в неопределённой глубине, простирающейся, вероятно, за пределы черепной коробки и её содержимого в необозримую даль иных пространств и категорий бытия, эта напряжённая тишина мерно пульсировала невозмутимыми волнами безбрежного океана, из отрешённых космических бездн неведомым образом вливаясь в хрупкую ограниченность беспокойной материи, отдаваясь мягким стуком в висках.
— Ир-Птак?..
Как рождаются мысли? Откуда они берутся? Из мыслеимпульсов — совершенно неуловимых подчас и неосознаваемых вовсе — по какой-то странной прихоти вдруг уплотняются, концентрируются, обретают форму, позволяя различить содержание. Оно, в свою очередь, оформляется в слова, становясь более очерченным и ясным, но ограниченным, утратившим некий неуловимый аспект, не имеющий наименований в человеческом языке и потому не способный быть выраженным с его помощью. Если долго вслушиваться в напряжённую тишину собственного молчания, окружённую незримыми и незыблемыми стенами внешней тишины, можно услышать…
Голос — мягкий вкрадчивый бархат — не сразу пробился сквозь шелест встревоженных мыслей. В нём слышалась усталость — та же, что распластала под собой беспомощное сознание засыпающего ординатора.
Он настиг её между явью и сном, донёсся из других измерений, сокрытых в закоулках меж плотной материей. Он говорил странные вещи, казавшиеся величайшим откровением, но Мария Станиславовна не могла воспроизвести их в уме. Отдельные фрагменты фраз, которые удавалось выцепить отчаянным мысленным усилием, казались лишёнными значения, а потому не сохранялись в памяти.
Голос некого могущественного существа, которое, как ей подумалось на миг, тесно сплетено с её душой, затаилось в глубинах её разума до того, как взорвались первые звёзды, чьи атомы приняли форму её мозга.
Он настиг её не в первый раз.
Разумеется, никто не знал об этом, даже Ингвар. И, разумеется, она всеми силами старалась не придавать этому значения. Это же просто сон. Или преддверие сна, какая разница? Во сне чего только не увидишь и не услышишь.
Разумеется, она понимала, что обманывает себя.
* * *
Лучший способ справиться с тяжестью понедельника — не думать о ней. Не рассуждать о том, что безумно хочется спать, что ни на чём не можешь сконцентрироваться и не представляешь, как выдержать несколько часов общения с людьми да ещё и не обнаружить собственную полнейшую непригодность. Просто идти и делать, что скажут. И будь что будет.
Марию Станиславовну попросили провести занятие у студентов. Обычное дело — заменить преподавателя, такое было не раз на первом году.
И теперь она снова сидела в кабинете под десятком тщательно избегаемых взглядов и рассказывала про то, чего нормальным людям видеть и слышать не положено. Автомат функционировал отменно, и хотя Мария Станиславовна давно забросила опостылевшие учебники, она до сих пор могла машинально воспроизвести то, что некогда в них прочитала.
— Любые галлюцинации всегда болезненны. Они не могут встречаться в норме.
И плевать, что даже не все психиатры с этим согласны.
Так учат на кафедре. Так пишут в учебниках. Так должен говорить добропорядочный ординатор. К счастью, думать при этом можно всё, что угодно.
«Он, кажется, учёный, какой-то мудрец, а не просто космический разум, да ведь?» — думала Мария Станиславовна. Среди единичных обрывков фраз, которые ей удалось сохранить по пробуждении, было имя: Ир-Птак. Она помнила его с той беспокойной ночи перед провальным экзаменом, когда была ещё почти ребёнком, и многие ошибки, горести и разочарования только предстояло пережить. Да, с тех пор многое произошло, но немногое изменилось.
— В качестве особой разновидности галлюцинаций выделяют гипнагогические — зрительные и слуховые образы, возникающие перед сном, обычно при закрытых глазах. Это может быть проявлением различных психопатологических состояний.
И ни к чему упоминать вслух, что даже некоторые классики отечественной психиатрии считали их вариантом нормы.
А Крис Теодороу вообще сказал бы, что сама структура реальности подталкивает сознание к галлюцинированию. Тут и параллельные миры, и голографические проекции, и ещё невесть какая заумная муть.
Впрочем, хоть он и симпатичный во всех отношениях
