На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин
— Ну ладно, ладно, хозяйка, — произнес Чеглок с упрямым миролюбием. — Я же только спросил.
Она повернулась к ним спиной, взорвав целый вихрь солнечных зайчиков, и он легким шагом направился прочь, а с ним рядом Аррен.
На этот раз Чеглок знал, куда идти, и через несколько минут подошел к тому человеку, на которого указала женщина. Тот сидел, привалившись к стене и уставившись неподвижным взглядом в пустоту перед собою. Наверно, когда-то это темное бородатое лицо было красивым. Сморщенный, жалкий обрубок руки безвольно лежал на каменной горячей плите, как бы стыдясь себя самого в ярком солнечном свете.
В тесноте павильонов позади них началась суматоха, но Аррен чувствовал, что ему трудно отвести взгляд от этого человека, чтобы посмотреть, в чем дело: какое-то очарование, омерзительное, но властное, исходило от жалкого существа, и этому странному обаянию невозможно было не поддаться.
— Это, наверное, тот, кого звали Зайцем; он служил заклинателем погоды у пирата Эгра… Это были знаменитые разбойники… Встань в сторонку, Аррен, вот сюда…
Какой-то человек, который бежал, низко пригнувшись, со стороны скопления киосков, чуть не сбил с ног их обоих. Рысцой прибежал еще один, пошатываясь под тяжестью огромного лотка, заваленного веревками, шнурами, тесьмой, лентами и кружевами. Оба столкнулись и рухнули на землю с громким треском. Тенты начали поспешно стягивать или спускать вниз. Плотно сбившаяся куча народу протискивалась, кулаками пробивая себе дорогу, через площадь: над обычным гомоном рынка взвились крики и пронзительный визг. Все перекрывая, гремел трубный голос отчаянно вопящей женщины в шляпе с зеркалами. Аррен увидел ее на мгновение — она орудовала не то шестом, не то палкой, отбиваясь от кучки людей, как фехтовальщик, попавший в безвыходное положение. Никто не мог сказать, что происходило — простая ссора, которая, как огонь, охватила весь рынок и превращалась в общую потасовку, или нападение шайки воров, или стычка между двумя соперничающими артелями торговцев вразнос; но народ носился как угорелый, хватая охапками всякое добро, которое осталось без присмотра в этой неразберихе, или спасая свою собственность от разграбления; в ход пошли ножи, дрались на кулаках. Оглушительный рев и драка заполнили всю площадь.
— Сюда, — указал Аррен на ближайшую боковую улочку, уходящую с площади, и устремился в ту сторону, поскольку ясно было, что чем скорее они уберутся отсюда, тем лучше. Но спутник схватил его за руку и удержал.
Аррен оглянулся и увидел, что тот человек, Заяц, с усилием поднимается на ноги. Когда ему удалось выпрямиться, он постоял с минуту, пошатываясь, а потом, даже не оглядевшись вокруг себя, направился по краю площади, чертя единственной целой рукой по стенам домов — то ли отыскивая таким образом дорогу вслепую, то ли инстинктивно ища опору.
— Не упускай его из виду, — сказал Ястреб, и они пошли за ним вслед.
Никто не помешал ни им, ни человеку, за которым они направились, и через минуту они уже оставили позади рыночную площадь и в молчании шли вниз по склону холма узкой, извилистой улочкой.
Над головами, перекрывая доступ света, едва не соприкасались мансарды домов, стоявших на противоположных сторонах улочки; каменная мостовая под ногами была скользкой и липкой от воды и отбросов. Заяц пошел по улице быстрым шагом, хотя продолжал чертить рукой по стенам, будто слепой. Они шли чуть ли не по пятам за ним, боясь потерять его на каком-нибудь перекрестке. Внезапно Арреном овладело возбуждение охотника, все его чувства были насторожены, как будто он охотился на оленя в лесах Энлада; он замечал лица всех людей, мимо которых они проходили, он вдыхал пряную вонь города — запахи кухонных отбросов, ладана, падали и цветов. Когда они прокладывали себе дорогу через какую-то широкую, людную улицу, он услышал бой барабана и краешком глаза увидел ряд голых мужчин и женщин, прикованных друг к другу цепями — запястье к запястью; спутанные свалявшиеся волосы свисали им на лица; увидел — и они пропали из поля зрения, потому что приходилось все время, увертываясь от встречных, поспевать за Зайцем; они спустились вниз по ступенькам какой-то лестницы и вышли на узкую площадь, где не было никого, кроме нескольких женщин, самозабвенно сплетничающих возле фонтана.
Тогда Ястреб нагнал Зайца и положил руку ему на плечо, отчего тот сразу съежился, будто его ошпарили, передернулся как от боли и начал пятиться под укрытие какой-то массивной двери. Там он встал, весь дрожа, и уставился на них незрячими глазами загнанного зверя.
— Тебя зовут Зайцем? — спросил Ястреб, на этот раз своим обычным голосом, жестким и грубым по тембру, но с мягкими интонациями.
Человек ничего не сказал в ответ — то ли не расслышал вопроса, то ли не понял, то ли не хотел отвечать.
— Мне кое-что надо от тебя, — продолжал Ястреб.
Снова никакого отклика.
— Я заплачу.
Тогда наконец последовала медленная реакция:
— Костью или золотом?
— Золотом.
— Сколько?
— Волшебник должен знать, сколько стоит наговор.
Лицо Зайца снова вздрогнуло и сморщилось от боли, потом изменилось, как бы ожив — будто озарилось мгновенной вспышкой света, — затем снова заволоклось тьмою.
— С этим кончено, — сказал он. — Все кончено.
Тут его согнул вдвое приступ кашля, он сплюнул черной слюной. Когда он наконец выпрямился, то стоял, равнодушный и безразличный, мелко дрожа; казалось, он успел забыть все, о чем они только что вели речь.
Снова Аррен почувствовал исходящее от него странное очарование. Угол, в который тот забился, был образован двумя гигантскими фигурами, стоящими по сторонам дверного проема; шеи статуй сгибались под тяжестью фонтана, а их тела с бугристыми мускулами лишь частично выступали из стены, как будто они изо всех сил старались высвободиться из камня, вырваться к жизни, но на полпути изнемогли. Дверь, которую они охраняли, висела на проржавевших петлях, а дом, некогда бывший дворцом, явно был покинут за непригодностью для жизни. Угрюмые, выпуклые лица гигантов были выщерблены и изъедены лишайниками. Между этими тяжелыми, громоздкими фигурами человек, которого звали Заяц, казался вялым и хрупким, а глаза темнели, как окна пустого дома.
— Подайте что-нибудь бедному калеке, господа…
Маг нахмурился, как от боли или стыда, и Аррену показалось, что на мгновение из-под маски Чеглока выглянуло истинное лицо волшебника. Потом он снова положил руку на плечо Зайцу и сказал тихонько несколько слов на волшебном языке, которого Аррен не знал.
