На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин
Аррен кивнул:
— Так говорят. Но он убивал. Убивал людей. — Принц поглядел вниз на тонкую, потертую рукоять и уточнил: — Убивал он — но не я. Когда я ношу его, то чувствую себя глупцом. Он слишком древен — во много раз старше, чем я… Я… я лучше возьму мой кинжал, — неожиданно закончил он и, снова завернув меч, убрал его подальше в ящик.
Лицо его выражало озадаченность и гнев. Ястреб ничего не сказал, продолжая вести лодку, потом, спустя некоторое время, заметил:
— Пора тебе взяться за весла, мальчик. Нам надо причалить вон к тому пирсу, у лестницы.
Город Хорт, один из семи Великих Портов Архипелага, высился над своим портом, поднимаясь вверх по склонам трех крутых холмов, поражавших беспорядочным смешением ярких красок. Дома были выстроены из глины, оштукатурены и выкрашены в красный, оранжевый, желтый и белый цвета; черепица на крышах отливала пурпуром; вдоль верхних улиц тянулись ряды цветущих пендиковых деревьев, образующих сплошные темно-красные массивы. От крыши до крыши были протянуты раскрашенные кричащими полосами навесы, затенявшие узкие улочки и площади в районе рынка. Причалы заливал яркий солнечный свет: улицы, разбегавшиеся во все стороны от берега, казались темными щелями, в которых копошились люди, тени и шумы.
Когда они привязывали лодку к пирсу, Ястреб, нагнувшись рядом с Арреном, чтобы закрепить узел, сказал:
— Аррен, здесь, на Ватхорте, есть люди, которые очень хорошо знают мое лицо. Поэтому погляди на меня внимательно и запомни, чтобы потом не потерять.
Когда он выпрямился, на его лице больше не было шрамов. Волосы стали совершенно седыми, нос — толстым и немного вздернутым, а вместо тисового жезла высотою в рост хозяина в его руках оказалась тросточка из слоновой кости, которую он легко держал в руках.
— Узнаешь меня? — широко улыбаясь, спросил он Аррена, с самым натуральным энладским выговором. — Ты что же, ни разу раньше не видел своего дядюшку?
Аррену уже случалось наблюдать при дворе в Бериле, как волшебники меняли лицо, исполняя мимы на темы «Деяний Морреда», и он знал, что это только иллюзия, поэтому сохранил здравый смысл настолько, что оказался в состоянии воскликнуть:
— Ох, да это же ты, дядя Чеглок!
Но пока маг пререкался со смотрителями гавани насчет платы за стоянку в доке и охрану лодки, Аррен продолжал поглядывать на него, чтобы запомнить и узнать при любых обстоятельствах; и чем дольше он вглядывался, тем больше это превращение тревожило его. Уж слишком оно казалось полным: перед ним вообще был не Верховный Маг, не его мудрый руководитель и вожатый… Смотритель заломил высокую плату, и, давая задаток, Ястреб сердито ворчал, а уходя прочь вместе с Арреном, продолжал возмущаться.
— Это просто испытание моего терпения! — жаловался он. — Платить этому толстобрюхому жулику за то, чтобы он сторожил мою лодку, когда половина тех наговоров, что я наложил на нее, стоит вдвое больше, чем вся его работа! Вот какую цену приходится платить за маскировку… И вдобавок я забыл, как надо говорить, не правда ли, племянничек?
Они продолжали идти вверх по лестнице, по полной запахов и кричащих красок улице, застроенной лавками чуть крупнее киосков, владельцы которых стояли в дверях среди разложенных и развешанных товаров и громко выкрикивали похвалы красоте и дешевизне своих горшков, чулок, шляп, лопат, шпилек, кошельков, чайников, корзин, ножей, веревок, замков, постельного белья и прочих изделий — металлических, текстильных.
— Это ярмарка? — спросил оглушенный Аррен.
— Что? — отозвался курносый человек, поворачивая к нему седую голову.
— Это ярмарка, дядюшка?
— Ярмарка, говоришь? Нет. Точнее, такая ярмарка у них здесь круглый год… Уберите свои пирожки с рыбой, хозяйка! Я уже позавтракал.
А Аррен старался отогнать какого-то мужчину с лотком маленьких бронзовых вазочек, который следовал за ним по пятам и кричал:
— Ты только попробуй, красивый молодой господин, товар без обмана, пахнет как розы с Нумимы, сразу же привлечет к тебе всех женщин лучше любого приворотного зелья, вы только понюхайте, юный морской вождь, юный принц…
Тут Ястреб, сразу же оказавшись между Арреном и разносчиком, спросил:
— Какие чары наложены на эти духи?
— Никаких чар! — и, сморщившись как от боли, человек шмыгнул в сторону.
— Я не продаю ничего зачарованного или заговоренного, уважаемые капитаны! Только сироп, чтобы освежить дыхание после выпивки или хазии — только сироп, великий князь!
И, съежившись, он припал прямо к камням мостовой, его лоток с вазами звякнул и задребезжал, а некоторые из вазочек едва не опрокинулись, и из них закапало какое-то тягучее, маслянистое вещество розовато-пурпурного цвета.
Не сказав ни слова, Ястреб отвернулся и пошел дальше рядом с Арреном. Вскоре толпа поредела, а лавчонки становились одна беднее и непригляднее другой, на вид просто собачьи будки, выставившие напоказ все свои товары: кучки посуды, пригоршни гнутых гвоздей, сломанный пестик или засаленные колоды карт. Такая нищета вызывала у Аррена меньше неприязни, чем все остальное, что он успел здесь увидеть; в богатой части улицы он чувствовал себя задавленным и полуразрушенным, ослепленным мельтешением барахла, оглушенным криками торговцев, предлагавших купить разные товары. Униженность разносчика сиропа шокировала его. Он думал о прохладных, светлых улицах своего родного города на севере. Ни один человек в Бериле, думал он, не стал бы пресмыкаться так перед чужаком.
— Какой же дурной здесь народ! — невольно сказал он.
— Туда, племянник! — вот и все, что ответил ему спутник.
Они свернули в узкий проход между высокими красными стенами домов без окон. Переулок провел их вдоль склона холма, а через арку, украшенную истлевшими флагами, они снова выбрались на солнечный свет, на другую рыночную площадь — квадрат на крутом склоне, где жались друг к другу киоски, лавчонки, прилавки; площадь кишела людьми и мухами.
По всему периметру площади сидели или лежали на спине множество мужчин и женщин, совершенно неподвижных. Сразу бросались в глаза их рты, синевато-черные, похожие на сплошные синяки. На губах кишели мухи, вися гроздьями, будто горстки черной смородины.
— Сколько же их… — глухо и как-то торопливо сказал Ястреб, несомненно, тоже потрясенный этой картиной. Но когда Аррен глянул на него, то увидел лишь вкрадчиво-мягкое курносое лицо добродушного купца Чеглока, на
