Стивен Эриксон - Дом Цепей

Пожатие плечами вышло неуклюжим. — Одержимость сама по себе яд, Тралл Сенгар.

На гребень вела козья тропа, узкая, крутая, извивающаяся. Они полезли наверх.

— Я готов возразить, — заговорил Тисте Эдур, — идее, будто мы обречены повторять ошибки, Онрек. Неужели уроки остаются не выученными? Неужели жизнь не ведет к мудрости?

— Тралл Сенгар, я предал не только Монока Охема и Ибру Гхолана. Я предал Т'лан Имассов, ибо решил не смиряться с судьбой. Итак, то же самое преступление, что и в прошлом. Я всегда жаждал уединения от сородичей. В королевстве Зародыша я был доволен. Как и в тайных пещерах, что лежат впереди.

— Доволен? А сейчас, в этот миг?

Онрек надолго замолчал.

— Когда возвращается память, Тралл, уединение становится иллюзией, ибо всякая тишина заполнена громкими поисками смысла.

— Ты с каждым днем все более походишь на… смертного, друг.

— То есть порочного.

Тисте Эдур хмыкнул: — И что? Погляди же на то, что делаешь сейчас.

— О чем ты?

Тралл Сенгар остановился, глядя на Т'лан Имасса. Улыбка его была грустной. — Ты возвращаешься домой.

Неподалеку от того места разбили лагерь Тисте Лиосан. Побитые, но живые. И это, как думалось Малачару, уже неплохо.

Странные звезды мерцали над головой, свет их был неровным, как будто звезды источали слезы. Пейзаж вокруг казался безжизненной пустошью выветренного камня и песка.

Разведенный под защитой горбатого холма костер привлек странных мотыльков размером с небольших птиц, а также сонм других летучих тварей, даже крылатых ящериц. Днем на них насела туча мух, яростно покусала и тут же пропала. Укусы продолжали болеть, словно насекомые оставили какую-то заразу.

На взгляд Малачара, это королевство имело неприветливый вид. Он потер шишку на руке и зашипел, когда что-то зашевелилось под горячей кожей. Обернулся к костру, посмотрел на сенешаля.

Жорруде встал на колени у очага, склонив голову — поза его давно не изменялась. Беспокойство Малачара усугубилось. Эниас сидел около, готовый помочь, если предводителя охватит новый приступ тоски — но в последние дни такие тревожные припадки стали реже. Оренас был на страже у коней — Малачар знал, что тот стоит с мечом наголо, всматриваясь в окрестную тьму.

Однажды, знал он, придется посчитаться с Т'лан Имассами. Тисте Лиосан приступили к ритуалу с глубокой верой. Были слишком открытыми. Никогда не верь трупу. Малачар не знал, есть ли такая заповедь в священных текстах «Видений Озрика». Если нет, он не прочь был добавить ее к коллективной мудрости Лиосан. «Когда вернемся. Если вернемся».

Жорруде медленно выпрямился. Лицо было искажено горем. — Хранитель мертв, — провозгласил он. — Наше королевство под осадой, но братья и сестры предупреждены и скачут к вратам. Тисте Лиосан продержатся. Мы продержимся до возвращения Озрика. — Он постепенно поворачивался, чтобы поглядеть в лицо каждому, в том числе неслышно вышедшему на свет Оренасу. — У нас есть задача. Та, на которую нас и отрядили. Где-то в этом мире мы найдем нарушителей. Похитителей Огня. Я искал, и никогда они не были ближе, чем сейчас. Они здесь и мы их найдем.

Малачар ждал, но предводитель ничего более не сказал.

Жорруде улыбнулся: — Братья мои. Мы ничего не знаем об этом месте. Но это временное неудобство, ибо я ощутил присутствие давнего друга Лиосан. Не так далеко. Мы отыщем его — первая задача — и попросим ознакомить с угрозами здешних земель.

— Кто этот давний друг, Сенешаль? — спросил Эниас.

— Делатель Времени, Брат Эниас.

Малачар торжественно кивнул. «Поистине друг Лиосан. Убийца Десяти Тысяч. Икарий».

— Оренас, — велел Жорруде, — готовь коней.

Глава 17

Семь Каменных Лиц

Шесть повернулись к Теблорам

Одна остается Ненайденной

Матерью племени духов

Теблоров-детей

Которых должны мы забыть.

Карса Орлонг не чурался камня. Сырая медь из залежей, олово и их союз — бронза… всем материалам дано свое место. Но дерево и камень суть слова рук, святое оформление воли.

Параллельные прожилки, полупрозрачные слои слетали с клинка, оставляя рябинки от краев до волнистой середины. Меньшие хлопья удалялись с обеих граней — сначала с одной стороны, потом перевернуть между ударами, назад и вперед, и так по всей длине.

Сражаться таким оружием — это потребует изменений в привычном стиле боя. Дерево гнется, с легкостью сползая с края щита, без усилий скользит при прямом выпаде. Кремневый меч с зазубренными гранями будет работать иначе, придется приспосабливаться, особенно учитывая тяжелый вес и длину.

Рукоять оказалась самым большим вызовом. Кремень не любит кривизны, и чем круглее становился захват, тем труднее было скалывать куски. Окончанию рукояти он придал форму огромного многогранного алмаза; почти прямые углы граней обыкновенно рассматриваются как опасные пороки, дающие дорогу энергии разрушения, но боги обещали сделать оружие не ломающимся, и Карса забыл об инстинктивных опасениях. А для перекрестия придется отыскать подходящий материал.

Он понятия не имел, сколько провел времени за изготовлением меча. Все прочие мысли пропали — он не ощущал ни голода, ни жажды, не замечал, что стены пещерки покрылись росой и температура растет, так что он и оружие покрылись потом. Он не знал, что пламя в каменном очаге пылает непрестанно — без топлива — и языки пламени переливаются странными оттенками.

Меч повелевал всем. Ощущение товарищей в клинке пронизывало тело до кончиков пальцев, каждую мышцу и каждую кость. Байрот Гилд, чья режущая ирония каким-то образом пропитала оружие, и пылкая преданность Делюма Торда — вот нежданные дары, загадочное совпадение тем, аспектов, давшее мечу личность.

Среди теблорских легенд есть песни о почитаемом оружии и владевших им героях. Карса всегда полагал, что слова об оружии, наделенном собственной волей — всего лишь поэтический вымысел. Все те герои, предавшие клинки и пришедшие затем к трагическому финалу… что ж, каждый раз Карса находил иные, более очевидные пороки поведения, объясняющие гибель героев.

Теблоры никогда не передавали оружие потомкам — имущество уходило с покойным, ведь что такое дух, лишенный того, что приобрел в жизни, до смерти?

Кремневый меч, обретавший форму в руках Карсы, таким образом, был совершенно отличным от всего ранее виденного. Он возлежал на земле, странно обнаженный, хотя и закутанный в кожу. Ни эфеса, ни ножен. Массивный и грубый, но прекрасный своей симметрией, хотя его пятнают потеки крови с израненных рук.