Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
— Я записал, — повторил Кир, не отрывая от Ники глаз. — Я записал. Записал. Я записал, Ника…
Он твердил, как заведённый, словно это было единственное, что она должна была услышать. Короткие слова бились о стеклянный колпак, о стеклянное, уже совершенно бесцветное небо, разбегались неровными тонкими трещинками, которые множились, превращаясь в паутину, а потом небо лопнуло и взорвалось, накрыло Кира острым градом. Мир заволокло плотным белым туманом, и в этом тумане уходили, растворяясь две фигуры — большая, тяжёлая, Павла Григорьевича, и тонкая, хрупкая, Никина. Кир набрал полную грудь воздуха и закричал:
— Ника-а-а-а-а!
* * *— Кирилл. Кирилл, ты чего?
Встревоженный голос Гоши доносился откуда-то издалека, приближался, становился всё чётче, явственней и наконец прорвался, захлестнув холодным отрезвляющим потоком.
— Ты чего? Тебе кошмары снились?
— Мне?
Кир открыл глаза, ошалело уставился на сидящего у него в ногах Гошу. Тот смотрел немного испуганно, на вытянутом лице лёгким румянцем вспыхнуло беспокойство.
— Ты кричал, — Гоша виновато улыбнулся. — Я подумал, тебе кошмары снятся, ну и разбудил. Я не хотел.
Гоша принялся торопливо извиняться, но Кир не слушал. Он поднялся с кровати, потянулся за бутылкой с водой, которую поставил на тумбочку. В горле саднило, сильно хотелось пить. Кир жадно припал к горлышку и пил, не отрываясь и не замечая, как струйки воды стекают по подбородку, падают на грудь и на пол. Ему казалось, что он никогда не напьётся, что его горло подобно сухой растрескавшейся земле, утрамбованной палящим солнцем и тысячей ног, что капли воды, проникая в эти трещинки, просто исчезают, не принося долгожданного облегчения и успокоения. Но тем не менее, когда Кир последним глотком опорожнил бутылку, он наконец почувствовал, что жажда отступила, и вода сладким и плавным потоком влилась в вены, наполнила его, вернув к жизни и придав сил.
— Ещё воды принести? — Гоша подался вперёд. Его детские голубые глаза восторженно блестели, он смотрел на Кира так, словно перед ним был не его сосед по комнате, Кирилл Шорохов, недоучка, недоумок и косорукий придурок — Кир перечислил про себя лишь малую часть своего послужного списка, — а произведение искусства, рядом с которым и находиться-то страшно, не то, что разговаривать.
— Нет, спасибо, — выдохнул Кир. — А…
Незаконченная фраза повисла в воздухе. Кирилл только сейчас заметил Катю Морозову, она тоже была в комнате. Сидела чуть поодаль и с таким же благоговением, как и Гоша, взирала на него. Две пары почти одинаковых, голубых, по-младенчески наивных глаз — это был всё-таки перебор. Кир шёпотом чертыхнулся, опустил взгляд, и тут же выругался в полный голос — кроме футболки и трусов на нём ничего не было.
— Чёрт!
Он заметался, ища глазами штаны. Они должны были лежать на полу, куда их собственно Кир и бросил, раздевшись, но их там не было. В обозримом пространстве вообще никаких штанов не значилось. Кир залился краской и снова бухнулся на койку, натягивая на себя одеяло.
— Если ты ищешь свою одежду, то мы с Катюшей её убрали в шкаф, — опять с готовностью пояснил Гоша.
Они с Катюшей. Кир хмыкнул и уставился исподлобья на этих двух блаженных ангелов — они даже похожи были чем-то. Оба светловолосые, голубоглазые, у обоих нежный румянец на щеках, и оба готовы по первой же просьбе сорваться с места — неважно куда, лишь бы помочь, окутать ближнего заботой и нежностью. Кирилл почувствовал неловкость и буркнул, отвернувшись в сторону:
— А вы чего здесь? Чего не на работе?
— На работе? — весело засмеялся Гоша. — Ну ты, Кир, даёшь! Времени уже почти девять часов вечера, смена давно закончилась.
— Девять часов? — не поверил Кир.
— Ага, — подтвердил Гоша и продолжил. — Я пришёл, вижу — ты спишь, и не стал тебя будить. Потом мы с Катюшей в столовую сходили, поужинали. Извини, что без тебя. Просто мы подумали, ты устал очень и вообще.
При слове «вообще», Гоша опять как-то странно посмотрел на Кира, и Кир против воли поморщился.
— Но ты не думай, что мы про тебя забыли! Мы тебе ужин сюда принесли. Правда, Катюша? Ой, — спохватился он. — Я тут тебя заболтал, а ужин-то стынет.
Они с Катей подскочили одновременно, почти синхронно, как два винтика одного механизма. Катюша бросилась куда-то в угол, и Кир и опомниться не успел, как перед ним на подносе очутился лоток с куриным супом, гора бутербродов, два яблока и мандарин — яркий, пупырчатый, с чуть примятым бочком.
— Вы чего, столовский склад ограбили? — попытался пошутить Кир, но ни Катя, ни Гоша на его шутку не отозвались.
— Давай ешь, Кирилл, — Катя свела к переносице свои бровки-домики. — Тебе нужно силы восстанавливать. Ты как, можешь сам есть, тебе бинты на руках не мешают? А то…
Она решительно придвинула стул, села рядом, готовая, как догадался Кир, начать кормить его с ложечки. Она даже потянулась к нему, но Кир решительно воспротивился.
— Я тебе что, больной?
— Ты — раненый.
— Блин, Катя, — Кир отодвинул руку девушки. — Я нормально ложку держу, поняла?
Катя вспыхнула, и Гоша, как будто тоже получил команду сверху, залился краской вместе с ней. Кир опять вздохнул — обижать этих ангелов совсем не хотелось, — и, схватив ложку, он принялся уплетать суп, старясь скрыть за торопливыми движениями своё смущение и охвативший его стыд за грубые слова.
— А к тебе уже отец приходил, — Гоша заботливо поправил сползшее одеяло. — Но тоже не стал тебя будить. И ребята из бригады заглядывали. И даже Борис Андреевич. Он вообще уже два раза был.
«Этому-то чего от меня надо? — подумал Кир. — Поиздеваться наверняка не терпится».
Повышенное внимание к своей персоне Кира напрягало. Весь его скудный жизненный опыт подсказывал — сигналил, что ничего хорошего из этого, как правило, не выходило. Последний раз, когда он оказался в центре событий, это чуть было не стоило ему жизни, но
