Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева
Сашка с удивлением разглядывал молодого человека, и вдруг до него дошло. Это же Слава Дорохов, помощник Величко. Ну, конечно. Он ведь даже видел его однажды, в тот день, на пятьдесят четвёртом, когда Савельев с Литвиновым отправились на АЭС.
— Владимир Иванович, — молодой человек покосился на них с Верой, но продолжил. — На нас вышел Соколов.
— Соколов? В смысле? Как вышел? Сам?
— Да сам, через Алину. Там какая-то странная история, Соколов видел распечатку прослушки телефона из квартиры Ледовских. Внучка генерала — ближайшая подруга дочери Савельева, она с кем-то разговаривала по телефону. Разговор шёл про сопротивление, и упоминалось моё имя и имя Алины.
Вера вздрогнула, а Сашка обругал себя последними словами — вот идиот, знал же, что телефоны могут прослушиваться. Полковник тоже, кажется, всё понял, во всяком случае его взгляд не оставлял никаких сомнений.
— Ну-ка, ну-ка, весьма интересно. И что же это был за разговор? — поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, пояснил Дорохову. — Разреши тебя познакомить, Слава. Вот это юная барышня — Вера Ледовская, внучка генерала, подруга Ники Савельевой и спасительница всех угнетенных по совместительству. А это её одноклассник… Ваш разговор слышали? Ну? О чём вы говорили? Откуда знаете имя Дорохова? Ребята, шутки кончились, припоминайте, слово в слово!
Судя по лицу полковника, шутки действительно кончились. Если раньше Долинин и готов был всё спустить на тормозах, то теперь он рассердился всерьёз. Серые глаза опасно блестели, и взгляд не предвещал ничего хорошего.
Заговорил Сашка. Вера изредка его дополняла. Полковник слушал, не перебивая, и только когда Сашка тихо сказал: «это всё», громко, не стесняясь ни Алины, ни Веры, матерно выругался.
— А почему не сдал? Соколов почему не сдал? — обратился он к Славе. — Почему на Алину вышел?
— Из-за евреев, — пояснил Дорохов. — Дети в разговоре упомянули евреев, и Соколов за это зацепился. В общем, утром Мельников сказал Алине, а потом и я уже по своим каналам подсуетился, кое-что уточнил. Помните, Владимир Иванович, еврейский квартал. Олег Станиславович говорил, что там организуют что-то типа гетто. Потом прошла информация о якобы какой-то переписи. А позавчера, — Слава замолчал, как будто собираясь с духом, потом шумно выдохнул и продолжил. — Позавчера всех людей, проживающих за пределами еврейского квартала, с этажа выселили. Там немного на самом деле, буквально три десятка, поэтому всё прошло незамеченным. А потом выдали распоряжение заварить двери всех лифтов на этаже, и уже завтра начнутся работы. А Мельников… Мельников слышал, что с евреями собираются повторить ту же схему, которую собирался применить Литвинов с людьми на карантине. Только газ пустят по вентиляции.
Долинин напряжённо молчал, стиснув зубы. Потом медленно процедил:
— Что с этого имеет Соколов?
— Дочка у него в еврейском квартале, — Слава едва заметно качнул головой. — Она беременна от моего двоюродного брата. И Соколов поставил нам условие.
Слава опять замолчал, а потом продолжил, хотя в этом уже и не было надобности — все присутствующие и так знали, что он скажет.
— Мы вытаскиваем его дочь, а он даёт нам связь со станцией. С Савельевым.
Эпилог
— Кирка, какой же ты всё-таки дурак, Кирка. Дурак, любимый дурак…
Нежный шёпот жарко щекотал ухо, тонкие пальчики коснулись щеки, едва слышно, как будто лёгкий ветерок пробежал по коже, принося долгожданное облегчение в знойный день. Кир разлепил глаза. Высоко над головой сияло бесконечное небо, ярко-голубое, словно нарисованное, в прожилках зефирно-белых облаков с нежными леденцово-розовыми краями. Перед глазами замаячила золотистая паутинка, он протянул руку, дотронулся, и тонкие, туго натянутые нити отозвались звонкой мелодией. Качнулись облака, превратились в табун белоснежных коней, полетели по небу, высекая искры золотыми копытами.
Кир зажмурился от жарко брызнувшего солнца, а когда открыл глаза, увидел Нику. Её тонкое, почти прозрачное лицо склонилось над ним, лёгкие блёстки веснушек, янтарные искорки в серой радужке глаз, мягкий медовый локон, щекочущий щёку.
— А мы где?
Вместо ответа зазвенела-запела золотая паутинка, рассыпалась Никиным смехом.
— Угадай.
Он дотронулся рукой до её волос, запутался непослушными пальцами в игривых колечках, и она тут же тряхнула кудрями, осыпая на него жаркий летний полдень, пение невидимых птиц в далёкой синеве, земляничный запах июня. Он сладко потянулся, закинул руки за голову, вдыхая летний солнечный день. Аромат скошенной травы и сладкой карамели мешался с лазоревыми брызгами васильков, яркими огоньками горел иван-чай, по зелёному сочному стеблю полз изумрудный жучок. Кир неловко пошевельнулся, и жучок сорвался, но не упал — раскрыл золотые крылышки-парашюты и взмыл вверх, подхваченный тёплой солнечной струей.
— Это рай?
— Это земля, дурачок.
— Значит, у нас всё получилось?
Она не ответила. Её склонённое над ним лицо в оборках медных тугих кудряшек исчезло, и небо, опять возникшее перед глазами, вдруг накренилось, белые облака-кони скрутились в тугой узел, поблекли, выцвели. Затрещала, ломаясь, пожухлая трава, и сквозь треск раздался недовольный голос, который Кир не спутал бы ни с каким другим никогда в жизни:
— Да он же просто катастрофа ходячая! Везде, где появляется, всё через задницу!
Пение птиц погасло, в траве послышалось шуршание и тонкий змеиный свист, который рос и рос, залезал в уши, и одновременно с этим свистом лёгкие стали заполняться жаром — его словно накачивали изнутри мощными, скрипучими мехами. Это не змея — понял Кир. Это пар.
— Он же знал про утечку! Знал и никому ничего не сказал!
Короткие рубленные фразы повисли в воздухе, а потом с силой обрушились на голову.
— Знал и никому ничего не сказал!
Кир попытался подняться. Опёрся рукой о землю — трава сухими иголками больно впилась в ладонь.
— Я записал в журнал, — крикнул Кир, но крика не получилось. Горло растрескалось, как сухое дерево, заскрипело, на глаза навернулись слёзы, закрывая мир размытой радужной плёнкой. Кир с силой протёр кулаками глаза, и плёнка стала сползать, таять, как тает дымка на запотевшем стекле.
Он снова увидел Нику. И Павла Григорьевича. Они стояли в каких-то паре метров от него. Ника прижималась к отцу, чуть склонив
