Антон Ермаков - Авалон:Хроники бессмертных
Тогда Маша побежала туда, где, как казалось ей, должен был расти Старый Клён, но не смогла найти ни этого места, ни даже Дороги, — как наиболее верного ориентира: все потонуло в черноте и забвении. Тогда она упала на колени и горько зарыдала, скребя руками пепел и шлак, выкликая по именам своих древесных друзей, которых она помнила — всех до единого — и беседовала с ними когда-то, но ответом ей был только собственный голос. И в отчаянии казалось ей, что Тьма и Огонь навсегда поглотили всё то светлое и прекрасное, что она знала и любила…
* * *Лишь к вечеру вторника старым друзьям наконец-таки удалось вернуться обратно домой, в свой мир. Всё прошедшее после боя время пришлось лечить раненых и хоронить погибших. Конечно, необходимо было оставаться в Нифльхейме как можно дольше, ибо каждому требовалась помощь и поддержка Авалона, но дома их ждали наверняка обеспокоенные столь долгим отсутствием родители и ещё целая куча дел, хотя всё это теперь — после всего пережитого — казалось не столь существенным, как раньше.
Дварфы, собрав на поле брани всех павших воинов, замуровали своих погибших собратьев в могучих и прекрасных белых гробницах, укрытых в отрогах Зеркальных гор, как то было у них в обычае, чтобы ни люди, ни время более не тревожили умерших и не нарушали вечный покой их отважных душ. Эти бесстрашные воины отправились в своё последнее путешествие, окруженные небывалым почётом, сложив головы в величайшей из битв своего времени.
Тела убитых друмлинов, горгулий и зомби сложили в один огромный курган, подальше от человеческих глаз, на восточных берегах Великого Озера. Страшным чёрным холмом возвышалось то место, и дварфы не дали ему ни имён, ни названий, ибо слишком горестные воспоминания обо всём случившемся навсегда остались в памяти Малого народа. Даже много поколений спустя, когда всё собранное обратилось в прах и тлен, на том месте не проросло ни единого куста и ни единой травинки. Оно оставалось чёрным и безжизненным, словно огненная злоба навеки поселилась в том краю, не желая затягивать старую рану и порождать новую жизнь.
А пока что искусные лекари народа дварфов принялись лечить и врачевать ушибы, ссадины, порезы и ранения, используя свои чудные, но невероятно действенные секреты целительства, известные лишь им. Они помогали лучше любых человеческих таблеток: люди обо всем этом либо никогда не знали, либо уже давно позабыли.
Дварфы-врачеватели за пару дней быстро поставили на ноги весь Авалон, исцелив их не только телесно, но и духовно: из памяти будто ушли все самые страшные воспоминания о войне, и боль от потерь притупилась, превратившись из горестной скорби в светлую печаль. Лишь два ранения беспокоили всех более остальных: рука Семёна никак не хотела заживать — рана от стрелы была слишком серьезной, хотя дварфы, надо признать, сделали всё, что могли. Кровь, несмотря на повязки, часто начинала струиться снова, и лекари предположили, что наконечник стрелы мог быть отравлен, однако определить точное наличие или отсутствие яда в ране они не сумели. Позже Сене всё-таки пришлось обратиться в травмпункт, соврав, что напоролся на арматуру. И его родители, и врач, видимо, поверили: вряд ли кто-либо из них мог догадаться, что послужило истинной причиной увечья.
Марии тем временем убирали с лица ожоги. Дварфы прикладывали к коже самые разнообразные примочки и пропитанные успокаивающими травяными отварами бинты, но так как ранение было магическим, оно очень плохо поддавалось лечению. К вечеру уходящего дня, когда Маше в любом случае нужно было вместе с друзьями возвращаться домой, кожа всё-таки приняла более-менее сносный вид и уже не казалась такой красной и воспалённой. Правда, лицо выглядело заметно отекшим — такой уж получился побочный эффект от лечения.
Возвращаться в обычный мир было очень странно и непривычно. Все, о чем не успели распорядиться, оставили на усмотрение Алексиса — в отсутствии Авалона руководить восстановительными работами должен был он. Друзьям понадобится долгий отдых, но, тем не менее, они собирались вернуться в Нифльхейм как можно скорее — как только восстановят собственные силы. Уже пройдя через Портал (который им удалось отыскать с большим трудом), Малиновской всё ещё казалось, что на неё из кустов вот-вот выскочит клыкастый друмлин или набросится какая-нибудь сумасшедшая горгулья. Только увидев вдали такие родные и знакомые огни московских окон, от сердца немного отлегло.
Когда друзья разбрелись-таки по своим квартирам, всем, кто жил с родителями, естественно, влетело по первое число. Ещё на подходе к дому Машин телефон ожил, а потом она получила пугающее смс: «Абонент «Мама» звонил вам 38 раз». Конечно, ведь она обещала ей, что вернётся вечером следующего дня! Теперь неизвестно, чего бояться больше — пережитого или того, что ей только предстоит пережить.
Ольга Александровна то кричала, то плакала, потом снова кричала и снова плакала. Маше в тот вечер пришлось выслушать очень многое в свой адрес, но общий смысл был таков: дочь загуляла, испортилась и совсем отбилась от рук. Она недисциплинированная и безответственная. У Малиновской в ушах ещё долго стояли мамины вопли: «Вот был бы жив отец, он бы тебе такого не позволил!». Когда мама, в довершение ко всему, разглядела её опухшее и отекшее лицо, она твердо уверовала в то, что её дочь явно злоупотребляет спиртным в непозволительных количествах, если ничем похуже. К счастью, она и в страшном сне не могла предположить, каким было лицо её любимого ребёнка всего пару дней назад!
На этом, вроде бы, можно было и закончить нудные профилактические беседы, но Маша, жутко уставшая, опустошенная и утомленная бесконечными допросами на тему «где ты была всё это время?», с дуру брякнула: «Спасала мир!», отчего Ольга Александровна окончательно рассвирепела и запретила дочери на целую неделю покидать дом, за исключением поездок в институт.
— Я лично позвоню твоему декану и спрошу, так ли уж хорошо ты закрыла прошедшую сессию, как мне рассказывала! — слышался с кухни мамин голос ещё и час спустя. — Теперь я сильно в этом сомневаюсь!
Марии было абсолютно всё равно. В самой глубине души она была даже немного рада запрету покидать родной дом: после всего пережитого не хотелось ни гулять, ни общаться, а уж такие мелочи, как пропущенные пары и несданные зачёты казались просто-напросто не стоящей внимания ерундой.
Малиновская сидела у окна в своей комнате, крепко сжимая в руках кружку горячего чая, и думала, думала, думала… Она могла быть загрызенной огромным друмлином; могла погибнуть от лап ужасных горгулий; её мог проткнуть любой из мертвецов своей острой пикой, застелить из арбалета или бог знает что ещё; в конце концов (об этом даже страшно было вспоминать) Маша чуть не сгорела заживо от рук своего собственного бывшего друга! Так неужели же теперь она будет волноваться из-за всяких мелочей? О чем вообще можно переживать в мире, где у тебя есть еда, теплая и сухая постель, надежная крыша над головой, а твоей жизни ничто не угрожает? Какой же всё-таки я была глупой…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});