Вера Камша - Синий взгляд смерти

Сказка была глупей не придумаешь, таких в Черной Алати по десятку на каждой мельнице! Кто-то кого-то любил, кто-то кого-то бросил, кто-то из-за кого-то утопился, бросился в пропасть, превратился... Хорошо если в цветочки, Аполка вон... И все равно было ужасно жаль. Всех. Упырицу Аполку, синеглазую дуру, призабытую Мэллицу, тайком малюющую Ворона Этери, самого Ворона, а всего сильней — себя...

— Налей! — велела принцесса хитрющему виконту, чувствуя, что в носу начинает щипать. — Любовь, значит? Вечная? Гадость!

— Вот что значит незнание! — Оказавшийся рядом Алва без спроса поцеловал Матильде руку. — Поднести живой и прекрасной даме ошметки чужой беды... Удивительная бестактность с моей стороны! Ваше высочество, немедленно верните мне это сено, а что до его изображений...

— Почему бы не дополнить их барашком, — подхватил подлетевший с кувшином виконт, — или козочкой... словом, кем-нибудь травоядным? Получится аллегория конца мешающей жить любви... Да, кстати, что вы думаете о козьем сыре?

О козьем сыре не думал никто. Алва поднял бровь и сердцедробительно улыбнулся. Этери вздохнула и положила руку на живот. Матильда от души хлебнула, закашлялась и строго спросила:

— А что козий сыр? Он разный бывает.

— Я недавно попробовал бакранский, — уточнил Валме. — Очень достойно. Батюшке точно понравится, но вкус — это еще не все! Возьмем то же кэналлийское... «Слезы» и «Кровь» — это красиво, а чем сыр хуже? Если кормить козу «следами покинутой», сыр из ее молока можно назвать «Следом любви». Он будет иметь успех, ручаюсь!

— Тогда иди до конца, — предложил Алва, — и попроси ее высочество одолжить тебе туфельку. Под форму.

— Одолжу. Если назовешь «След мармалюцы»! — пообещала Матильда и расхохоталась, будто в Сакаци. Этери тоже не выдержала, как и переглянувшийся с ней Ворон. Единственным, кто как-то владел собой, был Валме, он и поднял руку, привлекая внимание к донесшемуся со двора шуму.

— Похоже, его преосвященство. Возможно, с добычей.

— Слышим, — давясь от смеха, подтвердил Алва. — Грядет епископ, как туча тучная, стремится он, как бык к водопою, козел к древу плодоносящему, выдра к форелевому потоку и... сударыня... чего бы еще... добавить?

— Как... ежан радости к ызаргу сдохшей любви, — выпалила Матильда и поняла, что окончательно набралась и ей теперь не встать. Забыла, что такое мансай, вот и... Ничего, выветрится тоже быстро, а жаль.

3

То ли ради соберано, то ли ради алатской гостьи, но гитарой Дьегаррон рискнул. Добыл Бонифаций и касеру с новостями, а вот застать у разгулявшейся супруги кроме оговоренных кавалеров еще и Этери епископ думал вряд ли. Супругу же огорошило, что Бонифаций заявился с неким адуанским капитаном, при виде Алвы глупейшим образом остолбеневшим.

— Ваше преосвященство! — завопил, снимая неловкость, Марсель. — Вы с вашим порученцем разбили роковое число! Теперь не важно, кто первым покинет комнату, и это окрыляет. Что новенького у Дьегаррона?

— Я пойду, — сделала попытку подняться Этери, — пора... И нас уже не четверо...

Ей не ответили.

— Дуглас? — отчего-то шепотом переспросила дождавшаяся наконец мужа жена. — Дуглас, ты откуда?

— С полей ратных сей юноша явился, — ответил за неурочного гостя Бонифаций, — ибо отозван был богоугодным маршалом Дьегарроном, дабы... А ну, сын мой, отверзни-ка уста для словес и пития!

— Ваше высочество, — отверз уста капитан, и Марселя осенило, что перед ним взятый на поруки Темплтон, — я счастлив вас видеть и... четырежды счастлив, что вы обрели в Варасте свое счастье.

— Чего обрела? — грозно переспросила принцесса.

— Темплтон полагает, что счастье. — Алва небрежно потянулся к гитаре. — Но я с ним не согласен. Сбежавшее счастье делает мир блеклым, задержавшееся выцветает, а нашего епископа выцветшим не назовешь. Нет, ваше высочество, вы обретаете нечто иное и куда более полезное. Темплтон!

— Мой маршал...

— Выпейте и поздравьте еще раз. По-человечески.

Вздохнула одна струна, вторая... Бонифаций смотрел на жену, та, кусая губы, глядела на Темплтона, в свою очередь не спускавшего глаз с занятого гитарой регента. Склонив голову к плечу, Алва вслушивался в струнный отклик. Ладно, пусть настраивает, мы тоже настроим что можем.

— Сударь, — влез в молчание Валме, — разрешите представиться. Капитан Валме. Касера или мансай?

— Мансай! — решила алатка. — Для начала... Как ты там?

— Воюю.

— Шеманталь хвалит, — за отсутствием стопки епископ схватил бокал, — а генерал сей зерна от плевел отличать насобачился. Касеры.

— Здоровье дам! — провозгласил Марсель и перепутал бокалы. — До дна!

Рокэ не пил — возился с гитарой. Никуда, само собой, не ушедшая кагетка улыбнулась и пригубила — полбокала за вечер она как-то осилила, зато Матильда и епископ с капитаном не сплоховали. Капитан от касеры и неожиданности закашлялся, и Валме тут же подсунул ему стакан с мансайским — запить. Дело было сделано, оставалось дождаться, когда сдуру присланный Дьегарроном балбес оттает и уснет.

— Ваше преосвященство, — завязал предварительную беседу Марсель, — что все-таки нового и как вам мансайское?

— Не одобряю! — Епископ так и буравил взором супругу. — Много не выпьешь — душу не греет... Так, баловство, а новости мои касеры требуют. Как пастырь скорблю душой о дурном выборе, но, говорят, хороша...

Кувшин опять показал дно, пришлось наполнять, потому Валме и не расслышал, то есть расслышал, но неправильно.

— На ком, — переспросил виконт, — на ком женится Савиньяк?

— Имя вдовице сей Франческа, и упорствует она в ереси эсператистской... Тяжко будет мне благословить богопротивный союз, но, скрепившись душою и уповая...

Он не ослышался, все так и есть. Была Франческа Скварца, будет Франческа Савиньяк, в смысле графиня Лэкдеми. Алое с черным и золото... Ей пойдут и цвета, и муж. Эмиль вроде Муцио, только ярче, это тебе не анакс с челюстью и с гривастым окном...

— Все к лучшему! — Валме плеснул себе греющей душу касеры. — Савиньяк — это по крайней мере красиво!

— Не пойму, — очнулся Темплтон, — не пойму, когда так... даже не доносив траура. Появился другой, и все — конец любви? А вообще она была? Вряд ли... Такие вдовы любят только себя...

Это Франческа-то? С ее сухими глазами и монотонным рассказом о Гальбрэ?!

— Вы напомнили мне Луиджи Джильди, — сухо сообщил виконт. — Он тоже адепт любви до гроба. До такой степени, что стенает о покойной возлюбленной даже в обществе... не совсем одетых девиц из хороших семей.

4

— Покойных так просто любить, — вмешалась Этери. — Они не могут обидеть, не понять, изменить...