Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

Зимобор еще раз прислушался. Кроме него, поблизости не дышало ни одно живое существо. До предела обостренные чувства улавливали покачивание травы под ветром, легчайший шорох стеблей, но ничье живое сердце рядом не билось.

Держа меч наготове, Зимобор подошел к ближайшему из упавших, но не сразу нашарил тело в темной траве. Тот был мертв: рука Зимобора наткнулась на еще горячую кровь, и он брезгливо вытер пальцы о траву. Мертвец лежал лицом вниз. Зимобор перевернул его, но лица в темноте все равно не мог разглядеть. На шее убитого была железная витая гривна с подвесками – Зимобор еще раньше услышал, как зазвенел его клинок, задев за нее. Зимобор ощупал одну из подвесок – она имела три конца и напоминала… торсхаммер, «молот Тора», любимый оберег варягов.

Тыльной стороной ладони, чтобы не испачкать лицо чужой кровью, Зимобор вытер лоб. Боевые приемы и обереги указывали на варягов, но что могло означать это внезапное, беспричинное нападение? Пора было закричать, позвать людей, но Зимобор сидел на земле над мертвым телом как околдованный. Чары этого странного и страшного сна не отпускали, после напряжения битвы тело было как чужое. Зимобор мог бы гордиться, что довольно быстро в одиночку одолел троих противников, готовых к этой битве лучше, чем предполагаемая жертва, но радоваться не мог. Чем лучше он осознавал, что это не сон, тем больше возрастали тревога и тоска. Едва ли все это случайно. Его могли пытаться ограбить, не узнав княжича в темноте, – мало ли какой народ шатается ночью возле города, стоящего на важнейшем перекрестке торговых путей, а что кругом голод и бедность, объяснять не надо. Зимобор был бы рад такому объяснению, но не верил в него. Напали не оголодавшие оратаи с дубинами.

Из-за облаков снова показалась луна, точно пытаясь внести немного света в его мысли. Зимобор посмотрел на лицо мертвеца, но оно было ему незнакомо. При свете он легко нашел второго, глянул на него и вздрогнул. Здесь было трудно ошибиться – шрам через всю щеку, уходивший под бороду, он хорошо помнил. Этого человека в Смолянске звали Резаный, и он принадлежал к тем холопам Избраны, которых Хедин выучил сражаться.

Зимобор снова сел на землю. Резаный, потом варяг с железной гривной – такой среди приближенных Избраны тоже был, кстати, владелец одного из немногих в Смолянске мечей. Осматривать третьего мертвеца было ни к чему. Убитый лежал неподвижно, трава вокруг покачивалась, и волосы шевелились на голове Зимобора, словно их шевелила изнутри головы жуткая, невероятная, губительная мысль. Хедин! Челядь Избраны… «Нет, только не это! – неведомо кого умолял Зимобор и качал головой, пытаясь отказаться от своего открытия. – Только не она!»

Она не может, просто не может! Она же его сестра, они же родились в одном доме, они играли вдвоем, ссорились, мирились, то проказничали вместе, то дрались между собой, но детские драки в глазах Зимобора служили залогом того, что теперь, взрослые, они никогда не смогут поднять руку друг на друга! Уже несколько лет, после смерти матери и при отсутствии жены, Избрана была главной женщиной в его жизни.

Избрана, сестра! Несмотря на соперничество последнего времени, Зимобор искренне любил сестру, отдавал должное всем ее достоинствам, хотел видеть ее счастливой и сожалел, что она видит свое счастье в обладании смолянским столом. И, уж конечно, он не желал ей смерти, даже подумать не мог о том, чтобы избавиться от соперницы таким образом. Будь его воля над ней, он бы просто выдал ее замуж, за самого лучшего и знатного жениха, какого смог бы раздобыть.

Этого не может быть. Положив меч рядом с собой на землю, Зимобор сжал голову руками и запустил пальцы в рассыпавшиеся волосы, будто так ему легче думалось. Вопреки очевидному он отказывался верить, что этих троих подослала сестра. Княгиня, Секач… Хедин, решивший таким образом помочь госпоже, не советуясь с ней самой. Да хоть Буяр – на такое у него ума достанет, хотя это позор всему роду… Но только не Избрана… Кто угодно, но только не она! Увидеть в сестре убийцу было для Зимобора хуже, чем увидеть ее мертвой. Подобное не укладывалось в сознании, мир шатался, и Зимобор не желал принимать явь, где это возможно.

Надо что-то делать – встать, пойти к людям на Твердовом кургане. Мысленно Зимобор уже видел, как вокруг мелькают факелы, как кмети склоняются над мертвецами, слышал изумленные, негодующие выкрики, громкие распоряжения Беривоя. Уж воевода, не любящий ни Секача, ни тем более Хедина, быстро сообразит, где искать виноватых. Но предстоящий розыск ужасал Зимобора, как будто он сам был повинен в убийстве. Ничего, если виновником окажется Хедин или даже Секач. Или даже княгиня. Но только не Избрана! Зимобор не хотел искать, чтобы не обнаружить убийцу в сестре. Любовь к ней ворочалась в сердце, как нож, рассылая по телу волны острой боли.

А ночной ветер шевелил высокую траву на могилах, и казалось, что бесчисленные мертвецы встают, протягивают руки к тому, кто уже был их собратом, но ускользнул. Мелькнуло в воздухе темное покрывало, вспыхнули высоко в небе звезды трех вещих вил, сверкнули железные ножницы – запричитала Старуха, охнула Мать, усмехнулась Дева, добычей которой раньше или позже станет каждый… Дрогнул на дальнем кургане огонь, стерегущий мертвого. Зимобор отшатнулся, запутался ногами в траве и чуть не упал – земля словно потянула его в себя. Он слишком близко подошел к краю смертной бездны, слишком неосторожно заглянул на Ту Сторону – а Та Сторона не отпускает тех, кто перешел черту…

Не помня себя, Зимобор бросился прочь. Из травы под его ногами вылетали искры, сизые и бледно-пламенные, и он уже не знал, обычное ли поле лежит перед ним или берега реки Смородины, грань мира живых и неживых. Он уже ни о чем не думал, ему хотелось оказаться как можно дальше от этих курганов. Он мчался, не помня толком, что же такое его преследует, пытаясь убежать от своих мыслей, от этого ужаса – черной ночи, огней, стерегущих мертвого, от хищного звона клинков, от забвения чести и родового закона. Пролетев луговину, он вдруг оказался в роще, и белые стволы берез словно бросались ему наперерез, а он уворачивался от них, как от живых. Под ногами шуршала трава, потом захлюпала вода. Задыхаясь, Зимобор выбрался на другой берег ручья, упал прямо на землю под деревьями, положил голову на жесткий корень, выступающий из земли, и закрыл глаза. И все исчезло.

Когда он пришел в себя, было светло. Он лежал на побуревшей листве, а над ним простирались ветви могучего дуба. Вот отчего так лежать неудобно: старые желуди впились в бока. Голова была тяжелой, все тело болело. А главное, он ничего не помнил.

Зимобор с трудом сел, протер ладонями лицо. Плащ сбился и чуть его не задушил, игла застежки колола кожу, перекрученный пояс впился в бок. В паре шагов впереди текла речка, шириной меньше шага, глубиной по колено. С трудом поднявшись, Зимобор сбросил плащ, поправил пояс, оправил рубаху, потом продрался сквозь густую осоку, снова намочил ноги, зачерпнул горстью холодной прозрачной воды, чтобы умыться. В шаге от него сидела крупная зеленая лягушка с желтыми пятнами на брюшке и смотрела круглым золотистым глазом, как будто хотела что-то сказать.