Виктор Дубчек - Капитан. Наследник империи

Связанный эльфёнок лежал всё так же ничком, дыхания было не слыхать. Капитан наклонился, протянул руку к шее и нащупал пульс — пульс был так себе, но ровный.

— Он жив, — уверенно сказал Кави, — иначе…

— Жив, конечно. Что ему.

Немец оттёр ладонь о штанину — сабельный удар всё-таки раскроил мальчишке голову, и кровь обильно залила спутанные иссиня-чёрные волосы.

— Мы прикончим их? — с лёгким сомнением осведомился принц, кивая на гвардейцев.

— Да что ж ты кровожадный-то какой!.. — возмутился капитан. — Так людей не любишь?

— Я чрезвычайно сильно и искренно люблю людей, — твёрдо сказал Кави, — но какой иной выход мыслим из нашего положения?

— Никакого. Но так и положения никакого нет.

Немец отошёл в сторону и что-то искал в траве.

— Нас никто не видел. Заберём эльфёнка да уйдём, всего делов.

— Но, сударь капитан, как же?..

Сударь капитан наконец подобрал то, что искал — выдолбленную тыкву. Морщась, понюхал аккуратное отверстие, служившее горлышком. Чуть заметно кивнул, и положил примитивную флягу ближе к центру полянки, так, чтобы бросалось в глаза.

— Да никак, — подмигнул он принцу. И улыбнулся.

— Второй всадник, без сомнений, также не мог не захватить с собою мадьи… — произнёс Кави. — Загородные прогулки имеют обыкновение наскучивать довольно быстро.

— Быстро схватываешь, — сказал Немец, обшаривая пояс гвардеца, — горжусь тобой.

Он отошёл ещё на пару шагов и вылил содержимое второй тыквы на землю. По запаху винцо казалось дрянным — жалеть нечего. Да и не стал бы Немец пить незнамо что: слишком хорошо Чечню помнил.

Да и Россию помнил неплохо.

На соседней, более тенистой прогалине вяло щипали травку стреноженные кони.

— Волки не погрызут? — спросил Немец, возвращаясь к принцу.

— Кони гвардейские, — рассеянно ответил принц, — им всё равно.

Вот так, хмыкнул про себя капитан. «Гвардейские» — то ли невкусные, то ли не жалко.

Он прикинул, как поубедительнее вписать тыкву в пейзаж. Или натюрморт — тут уж кому как повезёт. Картина пьянки, по всему, удалась.

— Две тыквы на двоих гвардейцев… — протянул Кави.

— Больше нету, извини. Верёвка входит в состав снаряги?

— Какая именно верёвка имеется… о, нет, это всего лишь поясной шнур. Его отсутствие, равно как и наличие…

— Ты лук, я — пацана.

Тратить время на возню с верёвкой не хотелось, тем более, что придушенный гвардеец, кажется, начинал приходить в себя. Немец привычно подхватил связанного эльфёнка за вялую кисть, перекинул через плечо. Кави, благоразумно не оспаривая права тащить больший груз, подобрал тонкий охотничий лук и поспешил за капитаном.

Метров через триста из относительно проходимого перелеска они свернули в глубину чащи.

— Разумеется, там есть и охотничьи поселения, и даже торговые городки, — сказал Кави. — Лесной, как Вы изволили выразиться, «массив» простирается почти до самых северных княжеств. Но нам нет ни малейшей необходимости скрываться.

— Привал, — сказал капитан, аккуратно сваливая свою ношу на влажноватый мох.

Немец чувствовал усталость. Не от груза, — хотя полста кило в эльфёнке-то всяко набиралось, — от беготни этой бесконечной. От скуки смертной — потому что любому умному взрослому мужику смертельно скучно оказаться ненужным собственной стране. От непонимания происходящего — потому что сомнений-то не оставалось: это не Земля.

Он с наслаждением вытянул гудящие ноги и улыбнулся.

Можно, конечно, для ясности записать себя в обыкновенные психи. Правильно: свихнулся, мол, от жизни такой, бывает. Но тогда за точку отсчёта нормальности придётся брать ушастого принца, а это-то уже совсем ни в какие ворота.

— В сущности, возможности скрываться у нас также нет, — сказал ушастый, с каким-то детским умилением рассматривая свою по-прежнему бессознательную копию.

Действительно, кстати — одно лицо.

— Не будем мы скрываться, — успокоил принца капитан, — вот птичка твоя оклемается, на волю выпустим — и пойдём в город.

— Не выпустим, — покачал головою Кави.

— Съедим?

Против ожидания принц то ли понял, что это шутка, то ли был слишком захвачен какими-то другими мыслями. В общем, не отреагировал.

— Сын твой? — с любопытством спросил Немец. А чего, бывает в жизни всякое.

— Это я, — проговорил Кави с тем же странным выражением на узком лице, указывая на эльфёнка. — Он — это я.

— Тако же и я: подобен сему могучему дубу.

— Ну, басни ваши древние — это всё хорошо, конечно. Культура народов мира. Но лет-то тебе сколько?

Кави сдался: объяснить человеку причины, по которым подсчёт собственного возраста в среде эльфов полагается не вполне приличным, явно не удавалось.

— Что же… Знакомство с моей будущей обожаемой супругой состоялось… да, ровно сорок лет назад. Мне восемьдесят один год, сударь капитан.

— Сколько это по человеческим меркам? — с типично-человеческой безжалостностью уточнил Немец.

Кави помолчал.

— Около двадцати пяти, — сказал он наконец, несколько даже и завышая.

— Такой молодой? — с не вполне непонятной иронией переспросил сударь капитан.

Принц почувствовал, что слегка краснеет.

— Жизненные циклы наших народов существенно различаются. Мы, эльфы, медленно взрослеем, несоизмеримо дольше живём.

— Сколько?

— Семьсот, быть может, восемьсот лет.

Немец молчал. Кави молчал тоже, опасаясь возможной реакции. Этот человек, — несмотря на его очевидное благородство и высокий статус, — не принадлежит миру Вишвы. Как знать; многие из людей, с коими сталкивала принца судьба, выказывали склонность к неуместной зависти…

— Эльфийское долголетие в действительности не даёт нам сколь-нибудь существенного преимущества, — всё же прервал молчание Кави, — ни в физиологическом, ни в культурном смыслах. Более того, сударь капитан, когда Вы сами перешагнёте порог тридцатилетия, то непременно убедитесь…

— Мне сорок один.

— Это шутка? Ваш внешний облик исключает подобную возможность. Даже прибегая к столь поверхностной оценке, как количество сохранившихся у Вас зубов…

— Не курю потому что, — отмахнулся капитан.

Несмотря не сухость в голосе Немца, Кави чувствовал, что своим искренним изумлением невольно польстил человеку. Люди Вишвы ко всего лишь полувековому возрасту приходят глубокими стариками; и, — увы, — отнюдь не слишком многие приходят.

В том же мире, откуда привёл он своего нового знакомца, природа производила поистине гнетущее впечатление. Возможно ли было предположить, что тамошние люди жизнеспособнее здешних?