Рассвет - KoVers
Всю жизнь Рершера пытались спасти от самого себя. Я — доктор, и долг мой, как и предков моих, спасать других. И я делал всё, чтобы помочь ему. Продвигал вперёд. Не думаю, что мог защитить тех двоих от грёз их, но пытался уберечь от чего-то иного. От того, чего сам ещё не понимаю.
* * *
В 2437 году на одной из планет Ниривин опробовали особую бомбу. Увидевшие её застыли, ослепленные белым сиянием. Кто-то бежал, прятался, иные замирали, не зная, как быть. Едва свет её исчез, все выдохнули, но вспышки вновь разнеслись над головами, окидывая небо огненными всполохами. Они начали разрастаться, пожирая и поглощая всё вокруг: воду и горы, дороги и города, технику и армии. И лишь гул нарастающего взрыва разносился по целому материку.
Технология рейтонных двигателей, запрещённая в Ниривин за пару десятков лет до того случая, была похищена Сашфириш. И рейтонные частицы, известные лишь своей разрушительной силой, местные учёные использовали единственно верным путём — они создали страшнейшее оружие, что видела Вселенная после планетарных разрушителей.
Эти факты врезались Рершеру в мозг и звенели головной болью.
— Зачем ты всё это рассказал?
Хичкимсэ лежал перед ним. Глаза его потемнели и закатились, рот без конца висел приоткрытым.
— Солдат, почему? Что ты хотел…
— Знаешь, почему в Ниривин над гербом одна дуга, а у нас — две? — он пролежал некоторое время, выжидая ответа. — Мы желаем свободы, всем. Обе галактики должны процветать. Ниривин хотят держать всё в своих руках, контролировать. Одна дуга, один мир и одна Империя. Вас же так воспитывали?
— Нам никогда не говорили о подобном.
— Что?
— Про герб. Он просто есть, и трактовали его по-разному.
— О чём ты? — Хичкимсэ смотрел в пустоту ночной комнаты.
— А ты, что ты несёшь? Ответь, зачем ты начал говорить про оружие?
— Бомбы, точно, — за механическим голосом переводчика шуршала утомлённая речь семолоида. — Да. Рершер. Здесь ты. Ты хочешь подняться в тот мир, который наверху, да? Туда, где я провёл жизнь. Хочешь туда? Забрать туда и себя, и свою жену?
— Я всё делаю ради этого.
— Какая глупость! Ты рвёшься туда, где правят сильнейшие этого мира, где воля таких как я не стоит ничего, а твоя жизнь — меньше чем пыль. Ты готов остаться среди вечных разрушений, в вечной войне, в космосе, где властвуют планетарные разрушители?
— Мы можем погибнуть и здесь. Любой момент наших жизней — наш риск. Но я хочу умереть под настоящим небом, а не под завалами. И я возьму Звеифель с собой, пусть там будут хоть крейсера, хоть армии, хоть рейтонные бомбы.
— Глупец, — солдат отвёл усталый взгляд. — Бойся их. Бойся бомб этих. И Трёх.
— Я знаю о них, изначально Шестеро, но сейчас трое из них — за Сашфириш.
— Ошибаешься. Люди, вы боитесь говорить о них. Твой голос не дрожит. Тебе неведома их сила, то, чего боялись все Императоры и с чем никакое оружие нашей мысли не сравнится! Лишь с их воли можно использовать рейтонные бомбы. Лишь они могут словом уничтожать планеты. И один из них рядом, где-то. Где-то. Его шаги разносятся в тени. И гром гремит ночами. Он скалится, злится. И идёт, всё ближе. Никто и не заметит как он подойдёт совсем рядом и ударит. Таким неведома жалость, они иные, — блеснувший страхом взгляд впился в Рершера. Хичкимсе рванулся, кашлянул и протянул худые руки к человеку. — Они — не люди! И встреча с ними несёт лишь гибель, даже тем, кто следует за ними. Рершер, если ты отрёкся от прошлого, отрёкся от своей жизни, запомни правило Двух Империй! Беги от Трёх, по чью бы сторону ты ни был. И молния в ясный день — знак. Увидишь её, тогда лишь прощайся со Звеифель.
— Неужели ты так их боишься? — прежде стоявший, Рершер присел возле раненного.
— Бесстрашных нет. Видел бы то, что мы — не остался бы равнодушен.
— Я видел другое, много.
— Смерти от обрушений? Природные трагедии? Не думай даже, — кривой рот оголил острые зубы. — Это — лишь мелочи, в сравнении с ужасами дуги. Она меняет всех. Даже семиолоидов.
— Я понимаю, что верхний мир намного опаснее. Но не могу остаться. Мы не сможем тут жить.
— Тогда вам придётся выживать. Снаружи только война.
— Хичкимсэ, — семиолоид повернулся на собственное имя. — Скажи, ведь ты — враг Ниривин. Почему ты говоришь это, почему сейчас помогаешь мне?
— Ты готов умереть за своего Императора? — голос его звучал всё тише. — Умереть. Да, точно, смерть! Только ей ведома истина, и она правдива. О, Пустота, как я мог решиться на ту же глупость, что и он! Теперь меня ждёт тот же исход, та же нелепая кончина. И ненависть, ненависть, ненависть!
— Хичкимсэ, приди в себя!
Рершер коснулся солдатской руки. Кожа семиолоида была холодной, шершавой. Мёртвой.
— Солдат Сашфириш, ты слышишь? Что ты говорил? — он прикусил губу в сомнении. — Нет, я не хочу погибать за род Ниривин. Не сейчас.
— Это предательство. Вы будете привлечены к трибуналу и, — Хичкимсэ моргнул и приподнялся, окидывая человека взглядом. — Это ты. Понял. Вспомнил. Да, ты уже предал свою Империю, хоть ничего и не сделал. И теперь хочешь сбежать куда угодно, вместе со своей Звеифель.
— Да, ты прав.
— Поэтому я и пытаюсь помочь.
Солдат приподнял ткань, укрывавшую длинное тело. В ночном свете заблестели свежие подтёки среди соединённых тканей. Раны открывались вновь и вновь, и кровь его всё вытекала.
— Мне осталось недолго. Долг солдата — умереть на Фронтовой дуге. Однако, моя раса, что в одной, что в иной Империи, ценит близких своих. Мы не предаём.
Он выждал паузу, после чего голос Хичкимсэ ударился дрожью.
— Если выберитесь, то должен исполнить просьбу мою. Если спасёшься из этого мира, выполнишь клятву, которую я потребую с тебя?
— Я уже отрёкся от Ниривин.
— Я — не идеальный солдат, — Хичкимсэ скрестил тяжёлые руки, закрыв ими десятки ран. Голос его тянулся, превращаясь в хриплый вой. — В детстве отец мой отправился на дугу, где и погиб. Я ненавидел его. Не мог простить. Верил, что он предал нас. И теперь, когда моя семья осталась в самом центре Сашфириш, я умру здесь. В Ниривин. Неведомый для них. До самого конца я верил, что отец оставил меня. Не хочу, чтобы мой сын думал также. Жил с этим.
Новый рывок его прервался кровавым кашлем, пожравшим поток слов.
— Рершер, — точно живой мертвец, он
