Рассвет - KoVers
— Боюсь, он был не у меня, — голос доктора звучал холодно, лживо. — Я оплошал. Рершер оказался среди обвалов, и после, один из гвардейцев принёс его ко мне. Его нога была вывернута, стопой сам шевелить он не может.
— Как..?
— Я поставил протез. Рершер сможет ходить, пусть пока и хромая. После, всё будет как прежде, ранение страшное, но исправимое.
— Я, тогда хочу поговорить с ним. Гвардеец, — она злобно глянула на Хичкимсэ, косившегося на них из своих обмоток. — Понятно.
— Отправляйся в мой дом, он цел. Рершер сейчас учится ходить, но к твоему прибытию должен освоить временную стопу, — он плавно говорил с ней, заботливо, словно то был его долг. — Вам есть что обсудить. Я прослежу за солдатом. Поспеши к нему, Звеифель, он ждёт.
Сказанное ударило в голову. Забыв эмоции, страхи и злобу, она выбежала на платформу, на ходу схватив вечернюю накидку. Быстрые шаги её исчезли в затихающем городе, среди бегущих под потолком транспортников и прозрачных тоннелей. Звеифель умчалась из дома, не зная, что не с ней планировал говорить Ферниц'Гал.
— Неведомо мне, что ты задумал, — произнёс он, едва дверь отделила комнату от мира. — Но запомни одну вещь, Хичисмэ. Ты расскажешь Рершеру то, о чём умолчал.
— Невероятно, — зашипел солдат. — В Ниривин лишь семиолоиды что-то знают? Или в ином дело? Я так и так уже не жилец, доктор. Тебе известно это лучше других. Угрожай как угодно, меня это не тронет.
— Угроз ты не дождёшься. Но я не столь низок, чтоб ничего не знать о войне.
Голос доктора Орайним звучал мрачнее, чем когда-либо. Тёмный силуэт его мелькал перед прокажённым взором солдата. Медленно двигался в вечернем полусвете, точно разведчик на допросе.
— Мне не ясно, есть ли для такого как ты нечто ценное во Вселенной. Волнует ли тебя что-либо. Может, тебя не тронет и гибель всей жизни в двух галактиках.
— Не стоит судить так, доктор. Я лишь исполнял долг перед своим Императором.
— Убивать всех вокруг?
— Убивать врагов моих.
— Рершер — тебе враг?
— Он подвластен Ниривин, как ты, как жена его и все на этой планете.
— Рершер — твой враг?
— Он один из врагов моего народа.
— Следуя долгу, ты обязан убить его?
— Я, — острые зубы его впились в едва заметную губу. — Мой долг обязует защищать всех от гнёта Императора Ниривин.
— Тогда если хочешь умереть солдатом, выполняя свой долг, отдай жизнь, лишь сохранив другую. Рершер уже отрёкся от долга своего, так защити его, как клялся. Расскажи ему, и лишь ему, без Звеифель, о Трёх. И не вздумай умолчать о рейтонных бомбах.
* * *
Мне было известно больше других. С рождения я знал то, что оставалось неведомо многим до самой смерти. Таковы правила, таков этот мир: одним дано всё от начала, другие не получат ничего. Мы не равны.
Я верил в это и верю. Рершер был существом иного плана, не биологически, и даже не по мысли. Он родился среди рабочих и должен был всю жизнь отдавать долг Империи, не думая даже о том, что находится за пределами стен и скал вокруг него, но в нём ли дело, в обстоятельствах, в солдате, рухнувшем с неба?
Сейчас меня поражает то, что я успел сказать ему, попросить. Хичкимсэ бредил, и не думаю, что полностью понимал слова мои. Он был солдатом чужого мира, чужих правил и законов. Даже говоря в полном здравии и на одном языке, мы бы не поняли друг друга. Впрочем, и с Рершером, и с кем-либо ещё, полного понимания мне было не достичь. Сейчас я думаю: возможно ли понять хоть кого-то в этой Вселенной? Смогут ли те, кто увидит послания мои, понять, о чём думал я?
Желания мои и попытки привели к одному: всё кончилось. Сам я боялся поведать Рершеру о Фронтовой дуге, о правилах мира, в котором мы живём. Каждая планета в Империи ограничена своими правилами и скованна ими, и любой житель её способен лишь отдавать свой долг. Для имперцев моего статуса это смешно, но многие, особенно на колониях, не знают даже ориентации своей системы. Ниривин делится на тридцать шесть гигантских секторов — сеньрин, каждый из которых тянется на тысячи световых, и в каждом из них миллионы планет. Многим имперцам неведомы их названия, расположение и то, какие сеньрины касаются Фронтовой дуги.
Иронией можно назвать то, что Хичкимсэ знал об этом. Ему было ведомо, в какой части галактики он оказался и как далеко от центральных миров находился. В сеньрине Римсиф его войскам искать было нечего, лишь разрушать города Империи, убивая войска и прорываясь дальше, вглубь, на другой край галактики, к столице. Простой солдат и тот мог думать о подобном, просчитать ход союзников своих. Гражданским же, что живут день ото дня лишь своим долгом, и не стоит думать о таком. В незнании их благо.
Представить не могу, что чувствовал Рершер, когда в последний раз говорил со своим «пленником». Сознание Хичкимсэ затуманилось ещё до второго землетрясения, а после — от солдата осталась лишь оболочка да куски памяти.
Мой старый друг, ты столкнулся с объяснениями безумца. Едва там осталось что-то от воина, от семиолойда вражеской стороны. Ты видел лишь тело, что издавало звуки умирающего разума.
Но большего я предложить не смел. Я дал Рершеру информацию, помощь, дал шанс уйти.
После тех толчков, что город размололи в прах, мне встретился уникальный пациент. Он корректировал скважины, ведущие к поверхности. Такие быстро заделывались, дабы сохранять фильтрованный воздух в городских глубинах. Токсичные испарения поверхности всегда были врагами столь же страшными, сколь и Сашфириш с одним из Трёх во главе.
Тот низкорослый человек, скрючившийся, горбатый, помню его как сейчас. В отплату за спасение жизни его он предложил чем-то помочь, отблагодарить. Удивительно, что просьба моя о личном доступе к новым скважинам, рождённым минувшей катастрофой, сработала. Я получил шанс подобраться к путям, что вели к вершине мира. И конечно, доступ этот передал ему.
Рершер, мой давний, первый друг. Возможно, именно потому я столь сильно помогал ему. Потому вновь нарушил клятву, сделав выбор между двумя жизнями. Я пренебрёг Хичкимсэ. Сейчас, думаю, его можно было спасти, но жизнь его угрожала бы мне и тем, кто втянут был в прошедшее. Ему оставалось только умирать от полученных ран, отдав всё, что он мог. Сказав то, что знал. И я надеюсь, что слова его в последние дни жизни, какими бы пустыми не
